Как я уже успела выяснить, ситуация с работой в Ярославле была ничуть не лучше, чем в Москве. Большинство небольших телеканалов и локальных газет закрылось, и, естественно, оставшиеся предпочитали работать с местными журналистами и пиарщиками, нежели с «выскочкой из Москвы» (именно так меня обозвали на одной радиостанции).

Однажды я даже сходила к какой-то местной бабушке-гадалке, живущей на окраине города, принципиально не берущей денег за свои услуги. Она поведала, что я стану известной телеведущей, которая затмит своей популярностью какую-то афроамериканку (немного странная формулировка для жительницы пригорода, не правда ли?), рожу троих детей и выйду замуж за особу королевской крови. Видя мое скептическое выражение лица, она добавила, что я рано умру, лет в сорок, от инсульта. Было совершенно непонятно, как за оставшийся столь короткий срок я успею сделать так много, и главное, как успею родить троих детей, если я еще даже не беременна первым из них. Мне уже исполнилось тридцать пять, и было сложно выполнить все предсказания старушки. По крайней мере, я развеялась и от души посмеялась на обратном пути, когда пересказывала ее слова по телефону Веронике. Единственное, что не давало покоя, — что же получила с этого «ясновидящая», если она так и не потребовала ни денег, ни каких-либо услуг.

По ночам я продолжала «бороться со сном». Здесь было так тихо и свежо, что меня это раздражало. Так иногда очень хороший человек раздражает тем, что у него практически отсутствуют недостатки. Я десятки раз ложилась в кровать, вставала, пила зеленый чай без сахара, снова отправлялась в комнату. Включала телевизор и смотрела все подряд, пока не начинало резать глаза, а иногда просто монотонно перещелкивала каналы до тех пор, пока не осознавала, что смотреть-то, в сущности, нечего. Даже если я пятьдесят раз прокручивала все программы по очереди, интереснее не становилось. Я пробовала закрывать форточку и курить в комнате, чтобы воздух становился не таким отвратительно прозрачным, но этим лишь вызывала яростное недовольство Криса, которому не нравился запах табака. Забавно, но раньше мама никогда не разрешала мне курить в комнате, а я все недоумевала — почему. Теперь, когда у меня есть возможность распоряжаться своим жизненным пространством, я поняла, что большинство из тех правил, которые она мне навязывала, против которых я восставала, были действительно справедливыми. После того как я отчаялась «испортить воздух» в квартире, я начала ходить, как лунатик, из кухни в комнату и обратно. Крис смотрел на меня очень странно и, казалось, подозревал, что с головой у хозяйки происходят необратимые изменения, но с пониманием, присущим только животным, молчал.

А потом все как-то резко прекратилось. Я начала чаще спать по ночам, и воздух уже не казался таким непривычно чистым. Однако у меня по-прежнему не было друзей в этом городе, потому что я практически никуда не ходила, а стучаться в двери к соседям с пирогами, которые я не умею готовить, не в моих привычках. Да и людей, с которыми хотелось бы поговорить, я вокруг не замечала. Я вообще как-то очень глубоко закрылась в себе и не хотела вылезать из своей раковины.

Денег оставалось все меньше. Пособие, выплаченное при сокращении, испарялось с молниеносной скоростью, ведь это «животное» — нет, не Крис, «Опель» — съедало огромное количество бензина после каждой поездки в Москву. Я не оставляла попыток найти работу, но с каждым днем надежда становилась все призрачнее. Спустя несколько месяцев денег уже почти не оставалось, и я купила мешок пшена и мешок риса, поскольку понимала, что скоро начнутся беспросветные времена.

Утром я варила огромную кастрюлю каши, делила ее на две части, и в течение дня мы с Крисом питались только ею. Он как будто понимал, что мне тоже несладко, и не выказывал своих обычных барских замашек с демонстративным отворачиванием от миски и сплевыванием крупы на воде на пол.

Однажды мы с Крисом вышли гулять, и я лихорадочно думала о том, где взять денег. Кроме пиара и рекламы, я никогда ничем не занималась. Я не умела шить, толком не могла готовить. Меня даже в прислугу бы не взяли, достаточно один раз зайти ко мне в квартиру, чтобы в этом убедиться. И вот, уже близкая к отчаянию, я загадала перед выходом из дома: «Эй, кто-нибудь, там, наверху, ну пошлите мне хоть какой-то знак, если вы вообще существуете! Иначе очень скоро невинные души, моя и собаки, отлетят в мир иной, потому что нам элементарно нечего будет есть!» Мы бродили, бродили по городу, уже даже и не знаю, сколько мы прошли, и не помню, как и где мы гуляли, но опомнилась я только на набережной. Вид ее идеально ровного и гладкого асфальта, мокрого от слегка подтаявшего снега (в тот день было на удивление тепло и сумрачно), вывел меня из состояния глубокой задумчивости.

Я постояла в беседке, посмотрела на воду, и стало немного легче, хотя на душе по-прежнему скребли кошки. Мы прошли немного вдоль Волги, и вдруг я увидела церквушку, расположенную чуть поодаль. Хотя я уже давно не заходила в подобные «заведения», на этот раз что-то побудило меня туда заглянуть. Табличка на стене сообщала, что я находилась на пороге церкви Рождества Христова, построенной в 1644 году. Я привязала Криса к решетке и зашла внутрь. В помещении было безлюдно, жарко и темно, лишь иконы озарялись слабыми отблесками свечей. Витал запах ладана. Вспомнилась надпись у входа. Наверное, здесь почти все было точно так же и в 1700 году, и в 1800-м. Завидное постоянство. Почему у людей жизнь не бывает такой же простой и неизменной?! Почему нам постоянно приходится проходить сквозь череду испытаний?! Я еще немного посмотрела по сторонам и решительно вышла на улицу.

И вдруг меня осенило: я умею водить машину! Более того, только за рулем я чувствую себя по-настоящему комфортно, забываю все обиды и проблемы. А почему бы мне не подыскать работу таксиста, благо, что спрос на эту профессию остается устойчивым?! Как только эта мысль родилась в голове, я ее начала отторгать. Я видела женщин-таксисток в Москве, и я мало на них походила: они были своеобразные… мужественные, крупные, сильные, с прокуренными голосами. С другой стороны, наверное, таковы издержки профессии, и спустя десяток лет обязательно станешь похожей на них. Но я не собиралась делать это своей профессией на всю оставшуюся жизнь, я хотела временно продержаться, ведь не вечен же проклятый кризис!

После недолгих раздумий я вернулась домой, переоделась и поехала к офису фирмы, предлагавшей работу в такси. Ярославль поделен мостом на две части, и район Заволжье немного на отшибе от центра. Чтобы проехать на другую сторону, частенько приходится стоять в пробке, поэтому я решила попытать для начала счастье недалеко от дома. Меня приняли с распростертыми объятиями. Оказалось, что женщины-таксисты не такая уж и редкость, а спрос на них по-прежнему высок, потому что не все девушки спокойно садятся в машину к мужчине, возвращаясь откуда-нибудь ночью. Мне выдали рацию и познакомили с новыми коллегами. Компания показалась очень интересной. Здесь были и те, кто всю жизнь провел за «баранкой», и те, кто, как я, пришел сюда в свете кризиса, очень интеллигентные люди, и те, кто весь рабочий день думал только о том, как выпить. В какой-то мере я понимала и первых, и вторых, и третьих. По большому счету, я не воспринимала их серьезно, но старалась не показывать то превосходство, которое ощущала в глубине души. Я не оставляла надежду на то, что рано или поздно выберусь из всего этого, ведь журналы не могли закрыться навсегда.