Проезжавшие мимо водители смотрели на меня с удивленными улыбками, но я ловила их взгляды уголком глаза, даже не оборачиваясь.

— Regrets, I had a few, and then again too few too mention..[2]

А вот уже и дом, милый дом. С трудом припарковавшись во дворе, я бодро поднялась по лестнице и позвонила в дверь. Никто не открыл, только Крис, наша такса, звонко залаяла. «Странно, — подумала я. — Седьмой час, где же мама?» Открыла дверь ключом и зашла в коридор.

— Мам, ты не спишь?

Но никто не ответил. Крис кинулся мне в ноги, скуля и повизгивая, заюлил на месте, а затем начал облизывать руки, поднявшись на задние лапки. Я разделась и, пройдя на кухню, нажала на кнопку прослушивания сообщений на автоответчике. Глядя на ярко-красный кухонный гарнитур, о котором так долго мечтала, я с ужасом думала, что, скорее всего, теперь его придется продать, ведь мы почти наверняка будем вынуждены переезжать в меньшую квартиру.

«Лидия Сергеевна, вас беспокоят из 64-й больницы». Я насторожилась, не представляя, что им от меня нужно. «Ваша мама, Казакова Анна Александровна, сегодня поступила к нам в реанимацию, пожалуйста, срочно свяжитесь с нами, на мобильный мы вам прозвониться не смогли».

«Боже, так вот что за незнакомые звонки были на телефоне! Боже, мама, мама, нет, нет, с ней же наверняка все хорошо».

Я ринулась прочь из квартиры, захлопнув дверь, сбежала по ступеням вниз, вскочила в машину и поехала. Мама уже лежала в этой больнице в прошлом году, она в двух кварталах от дома. Не помня себя, я бросила машину у ворот, несмотря на протесты выбежавшего охранника, и вбежала сквозь проходную к крыльцу с надписью «Приемное отделение».

— Девушка, мою маму сегодня привезли к вам, она в реанимации, Казакова Анна Александровна, пятьдесят второго года рождения, — выпалила я, увидев проходящую медсестру.

— Ждите, я сейчас посмотрю, — отозвалась та и направилась к столу с журналом. — Ой, девушка, а вам разве не звонили из реанимации? — спросила она, подняв на меня глаза.

— Нет, а должны были? — ответила я с тревогой. — Я не знаю, я выбежала из дома, как только прослушала первое сообщение, я так перепугалась, у нее в прошлом году был инфаркт, она у вас тут тоже лежала.

— Знаете, — проговорила медсестра, замешкавшись…

Автоответчик продолжал воспроизводить сообщения, даже когда Лида захлопнула дверь. Сначала было несколько пламенных тирад от Паши, с обещаниями вернуться, позвонить и все решить, когда они оба будут в состоянии это сделать. Потом сообщение от подруги Вероники, интересовавшейся, почему у Лиды весь день отключен телефон, как прошла презентация и не поругалась ли она в очередной раз с Пашей. А потом еще одно, из больницы, с просьбой привезти паспорт Казаковой Анны Александровны, скончавшейся в 64-й больнице.

Седеющий мужчина дослушал сообщения до конца и молча посмотрел на автоответчик. Внутри машинки что-то защелкало, задергалось, и автоответчик замолчал.

Я глубоко вздохнула и толкнула дверь. Крис соскочил с моих рук, радостно лая, приветствуя знакомые интерьеры. Без мамы квартира выглядела непривычно пустой. Все время казалось: сейчас мама выйдет из кухни и скажет, что с ней все в порядке. Но умом я понимала, что этого не произойдет. Прошло уже некоторое время после похорон (я старалась не считать дни), и в моей жизни многое изменилось, увы, не в лучшую сторону.

Я открыла настежь балконную дверь и остановилась на пороге. Холодный воздух окатил волной, но от этого неожиданно стало лучше. Мне хотелось подбежать к краю балкона и закричать, заплакать, завыть, но вместо этого я спокойно подошла к парапету и, перевесившись через него, закурила сигарету. Я жадно втягивала в себя дым, мне хотелось, чтобы он пропитал меня всю, и с каждым новым глотком, казалось, становилось легче. Я вдруг ощутила, что щеки мокрые, хотя даже не заметила, как заплакала. От слез становилось немного спокойнее. Как будто я снова маленькая девочка, которую через несколько минут пожалеет мама, погладит по голове. Но ни мамы, ни кого-то еще не было рядом. Я почувствовала, что замерзла, и зашла обратно в комнату, опустевшую после того, как я перевезла часть мебели в Ярославль.

Накатила такая вселенская усталость, что я ощутила почти физическую боль. Хотелось только одного: закрыться где-нибудь и не двигаться, не поднимать головы, не выходить на улицу, спрятаться от всего происходящего, но я не могла себе этого позволить.

Итак, судя по всему, меня ждет новая жизнь, отличная от той, к которой я привыкла. Как там сказала Вероника? Дауншифтер? Кажется, так называется человек, который сознательно выбрал худшие условия жизни. Не уверена, что ко мне это относится, поскольку я была вынуждена что-то предпринимать в связи с тем, что не могла расплатиться с кредитами и рассчитаться за мамины похороны. При том что последние годы моя зарплата позволяла существовать на вполне приличном уровне, откладывать на черный день из-за долгов не получалось, а потому, узнав, что Настины слова о закрытии журнала подтверждаются и не найдя ни одного другого достойного места, я поняла, что настало время решений.

Вариантов оставалось не так много. Я могла сдать нынешнюю квартиру и переехать в другую, сняв меньшую. А могла продать ее, купленную в кредит, и приобрести что-то в Подмосковье. Однако, как выяснилось, из-за кризиса жилье изрядно упало в цене, и вырученных денег после разбирательств с банком хватало только на однушку в местах, отдаленных от Москвы и ближнего Подмосковья. Сначала выбор пал на города в пределах ста километров от столицы, но скоро я поняла, что выбирать фактически не из чего. Поэтому, помыкавшись пару месяцев, согласилась на вариант риелтора — Ярославль, более чем в двухстах пятидесяти километрах от Москвы. Вероника пыталась успокоить меня, внушая, что девушка, выросшая вдали от столицы, в состоянии выжить в достаточно крупном городе.

Но я-то уже тогда понимала, как будет трудно. Ведь это означало начинать все с нуля: обставлять квартиру, искать работу, друзей, выяснять, где что лежит в магазинах (казалось бы, что может быть проще, но на это тоже требуются время и силы, которые у меня отсутствовали). Я чувствовала опустошение, всей душой хотела поехать отдохнуть и с ужасом понимала, что не могу себе позволить подобную роскошь. С другой стороны, возможно, переезд поможет быстрее переключиться. И этой мыслью я себя успокаивала каждое утро, когда просыпалась, и каждый вечер, отправляясь спать.

Паша продолжал названивать каждый день, но, к удивлению, я не испытывала никакой потребности с ним общаться. Переезд позволит сменить не только адрес, но и телефон, и я смогу спокойно подходить к домашнему и мобильному, не опасаясь, что бывший возлюбленный звонит с чужого номера.

Я включила чайник, стоявший теперь на полу. Мой любимый красный кухонный гарнитур пришлось продать первым делом. Он был практически новый, и его удалось сбыть за вполне приличную цену. На эти деньги в Ярославле я купила новый диван и огромную стенку. Больше, кажется, ни на что не хватало. Машину тоже пришлось поменять. Кто бы мог подумать, что теперь я буду ездить на «Опеле» восемьдесят какого-то года. Спасибо, что хоть с коробкой автомат, а не с механикой. И хотя мою прежнюю ласточку я никогда не забуду, мысль о наличии гидроусилителя и отсутствии педали сцепления в моей «новой-старой» машине грела душу.