— Убийца… — наконец выговорил Лайвли. — Скрылся?

— Собственно, я держал его в руках, — Тимон напряженно вздохнул. — Разве вы не видели убежавшего от меня человека?

— Я действительно заметил…

— Но вам показалось неприличным выпалить в него из вашего ужасного оружия? — усмехнулся Тимон, скрестив руки на груди. — Вы решили, что разумнее угрожать старому монаху, наставнику молодой девицы? Любопытный выбор.

— Нет… — начал Лайвли.

— Если вы не станете в меня стрелять, я сейчас же последую за убийцей.

И Тимон, не добавив больше ни слова, изготовился метнуться в ту сторону, где скрылся беглец.

— Даже не думайте бежать! — выкрикнул Лайвли. — Стойте смирно, пока я не разберусь, что здесь произошло.

Тимон со вздохом обернулся и увидел уставленное прямо ему в грудь зияющее дуло.

— Я уже объяснил, что здесь произошло. — Тимон в недоумении покачал головой. — Вы позволили сбежать убийце Гаррисона. Я мог бы еще догнать его, если вы…

— Если вы сдвинетесь хоть на дюйм, я спущу курок, — твердил Лайвли.

Тимон прикрыл глаза, сдерживая раздражение.

— Вам когда-нибудь приходилось стрелять в человека, сэр? На таком расстоянии ваше оружие проделает в человеке дыру больше дыни. Осколки костей и клочья мяса разлетятся во все стороны. Вы еще долго будете находить их следы на одежде и в волосах.

— Я часто стрелял в кабанов, — упрямо заявил Лайвли.

Тимон неуловимым для глаза движением выбросил вперед руку, перехватил дуло мушкета и толкнул от себя. Рукоять ударила Лайвли в живот. Он подался назад, ослабив хватку. Тимон сильным рывком выхватил мушкет.

Опомнившись, Лайвли увидел, что Тимон держит мушкет за дуло, как держат за хвост дохлую крысу. Затем он отбросил оружие на пустовавший стол рядом со столом Гаррисона. Еще три быстрых шага, и Тимон оказался вплотную к Лайвли. Тот ощутил лезвие кинжала у себя под подбородком и с трудом осмыслил происходящее.

— Вы из всех работавших в этом зале, — прошептал Тимон, — главный подозреваемый. Так сказал мне Марбери. То, что здесь произошло, заинтересует его: убийца ускользнул — с вашей помощью. Я знаю, что вы не убийца, но дело представится так, будто вы с ним в союзе. Теперь идемте со мной. Придется, не откладывая, потревожить декана.

Лайвли закрыл глаза и испустил вздох, от которого содрогнулись своды.

— А если я не пойду, вы меня убьете? Потому что, если я останусь жив, я снова возьмусь за мушкет.

— Я ни разу не стрелял кабанов, — рассудительно заметил Тимон, — зато мне приходилось перерезать глотку многим людям вроде вас — без сожалений, раскаяния и угрызений совести.

К удивлению Тимона, его слова не встревожили Лайвли.

— Вы не имеете представления, что происходит в этих стенах. — Он гордо выпрямился. Переменилась не только осанка, но и голос. — Убийство ничего не значит — даже если убитым окажусь я. Мы здесь имеем дело с тайнами, известными не более чем двум десяткам людей на всем свете. Потеря одного из ученых абсолютно несущественна в сравнении с нашим общим трудом. Разве вы не хотите узнать эти тайны? Разве не разумнее прежде, чем меня убить, узнать истину? Если вы правы, считая того, кто сейчас выбежал отсюда, убийцей, разве вас не интересуют истинные мотивы убийства?

Перемена, произошедшая в Лайвли, заставила Тимона задуматься. Сейчас перед ним был не изнеженный обидчивый книжник. Этот человек, возможно, знал нечто важное. И эта мысль заставила Тимона, вместо того чтобы, избавившись от помехи, броситься за убийцей, задержаться.

— Я нахожу, — задумчиво проговорил он, — что истина в чистом виде в Англии не существует.

— Если вы присядете за мой стол, — Лайвли успел полностью овладеть собой, — я покажу вам истину такой чистоты, что вы навсегда забудете о своем высокомерии.

Сейчас в голосе Лайвли звучала такая власть, словно он был правой рукой Бога.

Тимон заколебался. Он давно забыл, что значит колебаться, и теперь ощутил смятение всех чувств. Поведение Лайвли смущало его. Другой на его месте дрожал бы от страха. Лайвли же предлагал запретные сведения.

— Вы покажете мне свою работу? — напрямик спросил Тимон.

— Нет. — Взгляд Лайвли не дрогнул. — Я открою вам более важную тайну.

Клинок словно испарился из руки Тимона, и он смиренно сложил ладони перед грудью.

— Зачем?

— Затем, что, узнав правду, — тихо ответил Лайвли, — вы оставите нас с нашими трудами и никогда не вернетесь сюда. Такова моя цель, и я достигну ее, поделившись немногими из фактов, которыми располагаю.

Тимон понял. Обнажите перед обычным монахом тайны церкви, и этот монах в ужасе сбежит за стены своего аббатства. Тимон, разумеется, повидал столько тайных противозаконных распоряжений, отданных служителями церкви, что на него это ничуть не подействует.

— Позвольте… — Лайвли двинулся к своему столу с нелепой торжественностью, словно ему предстояла коронация.

Тимон наблюдал за ним.

— Прошу.

Лайвли все так же торжественно указал на свой стул. Тимон позволил себе тень улыбки и намеренно двинулся к столу несвойственной ему медлительной шумной походкой. Каменные стены зала подхватили и усилили оскорбление.

— То, что вы сейчас увидите, — отчеканил Лайвли, — известно лишь горстке ученых. Я ничуть не опасаюсь, что вы обнародуете это, так что нет нужды требовать от вас клятвы. Одна эта древняя страница открывает истину столь невероятную, что вас осмеют, если вы проговоритесь о ней, и арестуют, если вы вздумаете настаивать.

— Вы подготовили длинную речь, мастер Лайвли? — перебил Тимон. — Я мог бы еще выследить убийцу, если бы…

— Молчите! — взорвался Лайвли. И, не добавив ни слова, тяжело дыша, отпер ключом ящик своего стола и извлек листы — явно древние, сильно поврежденные, почти прозрачные.

Он очень бережно положил один изорванный лист перед Тимоном.

— Возможно, вы читаете на древнееврейском? — пренебрежительно усмехнулся он.

— Читаю! — Тимон уже не скрывал снисходительной усмешки.

— Так читайте! — Указательный палец Лайвли ткнул на строку посреди страницы.

Тимон придвинул свечу, прищурился. Разрывы и потертости листа мешали разбирать текст.

— Не могли бы вы прочесть вслух? — просто попросил Лайвли.

«Понятно, — решил Тимон, — он испытывает мое знание языка».

— Хорошо. — Он сосредоточился на буквах. — Позвольте… здесь сказано: «Через восемь дней пришло время делать младенцу обрезание, и ему дали имя Йешуа. Это было имя, которое дал ему ангел до зачатия во чреве».

Тимон почти сразу узнал текст — в большей части.

— Это Евангелие святого Луки, глава вторая, стих двадцать первый. Я читал его только на греческом.