зноем выпрямила губы.

Мир, как окно, для воздуха распахнут

Он нами пройден, пройден до конца,

И хорошо, что руки наши пахнут

Угрюмой песней верного свинца.

И как бы ни давили память годы,

Нас не забудут потому вовек,

Что, всей планете делая погоду,

Мы в плоть одели слово «Человек»!

1940

* * *

Я не знаю, у какой заставы

Вдруг умолкну в завтрашнем бою,

Не коснувшись опоздавшей славы,

Для которой песни я пою.

Ширь России, дали Украины,

Умирая, вспомню… и опять -

Женщину, которую у тына

Так и не посмел поцеловать.

1940

* * *

Когда умру, ты отошли

Письмо моей последней тетке,

Зипун залатанный, обмотки

И горсть той северной земли,

В которой я усну навек,

Метаясь, жертвуя, любя

Все то, что в каждом человеке

Напоминало мне тебя.

Ну а пока мы не в уроне

И оба молоды пока,

Ты протяни мне на ладони

Горсть самосада-табака.

1940

* * *

Я с поезда. Непроспанный, глухой.

В кашне измятом, заткнутом за пояс.

По голове погладь меня рукой,

Примись ругать. Обратно шли на поезд.

Грозись бедой, невыгодой, концом.

Где б ни была – в толпе или в вагоне, -

Я все равно найду,

Уткнусь лицом

В твои, как небо, светлые

Ладони.

1940

О нашем времени расскажут,

Когда пройдем, на нас укажут

И скажут сыну: – Будь прямей!

Возьми шинель – покроешь плечи,

Когда мороз невмоготу.

А тем – прости: им было нечем

Прикрыть бессмертья наготу.

1940

Фронтовые стихи

В августе

Берег цвел репейником и илом.

За репей цеплялась лебеда,

И как будто намертво застыла

В черно-синей заводи вода.

Бочаги пугали глубиною,

Синей топью угрожала зыбь.

Бурлаками с звонкой бечевою

Шли отлогим берегом вязы.

А навстречу – выжженные дали

В неумолчном грохоте войны…

Серебром рассыпанным упали

Бубенцы серебряной луны.

Дымом потянуло из ложбины,

Ветер дол тревожил горячо.

Кисти окровавленной рябины

Тяжело свисали на плечо.

1941

* * *

Когда к ногам подходит стужа пыткой -

в глазах блеснет морозное стекло,

как будто вместе с посланной открыткой

ты отослал последнее тепло.

А между тем всё жизненно и просто,

и в память входит славой на века

тяжелых танков каменная поступь

и острый блеск холодного штыка.

1941

* * *

Нам не дано спокойно сгнить в могиле -

лежим навытяжку и, приоткрыв гробы,

мы слышим гром предутренней пальбы,

призыв охрипшей полковой трубы

с больших дорог, которыми ходили.

Мы все уставы знаем наизусть.

Что гибель нам? Мы даже смерти выше.

В могилах мы построились в отряд

и ждем приказа нового. И пусть

не думают, что мертвые не слышат,

когда о них потомки говорят.

1941

1. Коля Майоров (в центре) со школьными друзьями

2. Коля Майоров (слева) со школьным товарищем, 1939 г.

3. Авторская машинопись с правкой, 1938 г.

4. Портрет Николая Майорова. Карандашный рисунок друга поэта Николая Шеберстова, 1939 г.

5. Письмо Ирине Пташниковой

Василий Кубанёв 21 год

«Солдат не судите чужих…»

Курсант авиационного училища. Умер от воспаления легких 6 марта 1942 года.

23 июня 1941 года острогожская газета «Новая жизнь» опубликовала статью Василия Кубанёва «На наших плечах судьба человечества!». С первых дней войны он ходил в военкомат и просился на фронт. 14 августа Василия направили в Борисоглебское авиационное училище, учиться на стрелка-радиста. Во время учебы в летном училище Кубанёв простудился в одном из тренировочных полетов, тяжело заболел и был комиссован. Умер от воспаления легких 6 марта 1942 года. Был похоронен в Острогожске.

Вскоре одна из фашистских бомб попала на могилу Василия, а вторая – в дом, где оставались его библиотека и рукописи. В память о Василии Кубанёве названы улицы в Воронеже, Острогожске, Мичуринске, поселке Касторное.

На родине в селе Орехово поставлен обелиск Василию. На месте его дома, разрушенного фашистской бомбой, построена библиотека. В Воронеже имя Кубанёва носит областная юношеская библиотека. В библиотеке проходят Кубанёвские чтения.

…А кончится битва -

солдат не судите чужих.

Прошу, передайте:

я с ними боролся за них.

«Солдат не судите чужих…» – похоже на отзвук евангельского: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас…» Кажется, что такие стихи о чужих солдатах мог написать только смиренный монах на закате жизни. А их в 1940 году написал девятнадцатилетний сельский учитель Василий Кубанёв.

Войну он предчувствовал, как никто другой. Провинциальный юноша, родившийся в курском селе Орехово, живший в Мичуринске и учительствовавший на воронежском хуторе Губаревка, оказался проницательнее многих писателей, генералов и самого вождя народов.

После заключения Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом Василий написал в письме любимой девушке Вере Клишиной: «Итак, договор с Германией подписан. Он будет нарушен – в этом нет никакого сомнения. Это – немецкая хитрость…»

Через два дня после начала Второй мировой войны, 3 сентября 1939 года, Вася Кубанёв пишет: «С Германией нам придется воевать в самое ближайшее время, и напрасно мы подпускаем ее так близко к себе…»

Его осведомленность в мировой и внутренней политике кажется невероятной. Если бы письма Кубанёва попались НКВД, парень наверняка угодил бы в лагерь. Слишком многое он видел и понимал. 18 января 1940 года Василий пишет Вере: «Вчера ночью „Заготзерно“ получило телеграмму об отгрузке 150 тонн (10 вагонов) ячменя в Германию – фирма Шенкер (через Либаву и еще какой-то пункт). За последние дни таких отгрузок было несколько. Немцы пивом обеспечены! Наверное, и ватрушками тоже… Если бы не заключили пакта с Германией – не было бы никакой войны. Сейчас Германия подпущена к нам, у нас с ней общая граница, нападение ее на нас ничем не затруднено и должно совершиться неизбежно…»

Иные его письма кажутся аналитическими записками, отправленными не любимой девушке, а руководству страны. Вот что он пишет Верочке Клишиной об опасности «горячих» конфликтов в эпоху глобализации: «Любая война в нашу эпоху является мировой войной. Она непременно втянет в битву одну страну за другой, потому что тесная связанность (взаимосвязь в форме зависимости) всех стран между собою представляет характерную и еще не развившуюся черту нашей цивилизации (здесь речь идет