соседи становятся свидетелями исчезновений или похищений, жертвы пыток возвращаются к своим семьям, читатели газет точно знают, что сообщения подверглись цензуре, – но одновременно она отрицается. Страх внутри человека зависит от знания и неуверенности: кто будет следующим? Легитимность государства в общественном пространстве зависит от постоянного официального отрицания.

 Если виновником оказывается ваше собственное правительство, это должно касаться вашей личности и вашей политической роли. Вы не несете ответственности за зверства – ведь вы можете быть противником правительства или даже потенциальной жертвой. Но это ваша страна. Как ее гражданин, каким бы далеким от его политики или критичным по отношению к ней вы ни были, вы привязаны к ней коллективными узами культуры, истории и лояльности. Это не ужасы в каком-то отдаленном месте, к которому вы не испытываете никаких чувств. Когда дело доходит до других стран, есть несколько подобных конкурирующих источников вины, стыда и лояльности.

 На карту поставлены интересы и риски в вашей собственной стране: материальные интересы и личная безопасность. Любой исход конфликта напрямую повлияет на вашу жизнь. Интерес израильских граждан к тому, что происходит в их стране, отличается от интереса граждан Канады к информации об Израиле. И желание сделать что-то для своей страны потребует от вас больше, поскольку вам придется заплатить высокую цену за противостояние консенсусу большинства: вас подвергнут остракизму, изоляции и стигматизации как «предателя». Вы рискуете даже сами стать жертвой.

 Удаленным международным наблюдателям, напротив, не нужно глубоко вникать во все эти сложности, чтобы занять определенную позицию. Им достаточно сделать совсем немного: выписать чек, подписать петицию, послать открытку заключенному, вступить в организацию – и почти без риска для себя. Гражданин Швеции, подписавший петицию Amnesty против смертной казни в Сингапуре, совершает малый поступок. Стороннему наблюдателю гораздо легче мобилизоваться, чтобы занять простую и однозначную позицию: «Конечно, я против оккупации Восточного Тимора»; «Нет сомнений, я поддерживаю права курдов». В вашей же собственной стране-нарушителе даже самое, казалось бы, нейтральное действие может поставить вас вне консенсуса. Моральное возмущение по поводу событий в отдаленном месте безопасно, дешево и несложно.

 Существуют, однако, разные причины, которые снижают вероятность активного участия в международных событиях. Я понимаю, почему я должен интересоваться (а не «отрицать») существованием преступности, безработицей, имеющим место жестоким обращением с детьми, наличием бездомных, расизмом или непрекращающимся загрязнением окружающей среды в моей собственной стране. Но почему я должен вникать, не говоря уже о том, чтобы «сделать что-то», в то, что в Алжире было убито сто человек или в Малави был заключен в тюрьму поэт? Мощное моральное метаправило состоит в том, чтобы в первую очередь заботиться о своих людях: «Благотворительность начинается дома». Насущные внутренние социальные проблемы должны иметь приоритет над извечными потребностями отдаленных мест. Действие этого метаправила было наглядно продемонстрировано бывшим министром обороны Великобритании Аланом Кларком в телевизионном документальном фильме 1994 года о событиях в Восточном Тиморе[11].

 На вопрос, знал ли он, что британское оружие, экспортируемое в Индонезию, использовалось для массовых убийств на Тиморе, Кларк ответил: «На самом деле я не особо задумываюсь о том, что одна группа иностранцев делает с другой».

 Международным организациям приходится настойчиво просить свою аудиторию приложить усилия хотя бы для того, чтобы поинтересоваться тем, что происходит за границей, не говоря уже о признании значения этой информации. Естественной логике противоречит необходимость выходить из ритма частной жизни в своем собственном обществе, чтобы заниматься проблемами отдаленных территорий. И каналы, по которым передается соответствующая информация - будь то средства массовой информации, прямая рассылка или публичное обращение – устроены так, что их легко изолировать от остальной жизни. Мы выключаем телевизор, выбрасываем письмо с просьбой о поддержке и возвращаемся к повседневной жизни.

 Но существует более глубокая форма отрицания, более универсальная – это неспособность или отказ от постоянного «столкновения» с неприятными истинами или «сосуществования с ними». Внутренних и внешних проблем, например, можно избежать с помощью одного и того же убеждения, что «в другом месте происходят вещи и похуже». В вашем собственном обществе это дает вам уклончивую уверенность в том, что происходящее не так уж и плохо. А для отдаленного общества это желание находить информацию в сравнительном атласе других страшных мест: зачем вам беспокоиться об этом одном месте, если в другом месте происходят еще худшие вещи?

 Как знали старые мастера, описанные Оденом, страдание всегда происходит в другом месте.

2

ЗНАНИЕ и НЕЗНАНИЕ

Психология Отрицания

Рассмотрев повседневное использование термина «отрицание», я анализирую происхождение этого понятия в психоанализе, а затем его появление в теориях самообмана и познания.

Ежедневное отрицание

 Обратимся к типичным ответам-отрицаниям на следующие утверждения: «Турецкая полиция регулярно пытает политических заключенных»; «Курение табака увеличивает шансы заболеть раком легких»; «У вашей жены роман с вашим соседом». Существуют пять способов опровергнуть такую информацию.

Реальность…знание Правдивость самого утверждения может быть просто отвергнута: «В Турции не практикуют пыток»; «Курение не имеет ничего общего с раком легких»; «У моей жены в принципе не может быть романа». Или, напротив, существование реальности не оспаривается («Да, по-видимому, это правда»), но вы тем не менее отрицаете, что знали или знаете об этом («Я понятия не имел, что это происходит»). Отрицание фактов и отрицание того, что вы признаете факты, – это очень разные вещи. Таким образом, официальный ответ турецкого правительства заключается в том, что пытки в этой стране не применяются и действительно запрещены. Ответ британских туристов, которых уговаривают не отдыхать в Турции, заключается в том, что они никогда не слышали подобных обвинений.

  Утверждение, что информация о фактической реальности неверна, является буквальным (всеобъемлющим, исчерпывающим, фактическим или категорическим) отрицанием. Те же прилагательные, однако, в достаточно казуистической манере применяются к совершенно другому ответу отрицания прошлого или настоящего знания об этой реальности: я ничего об этом не знал; мне и в голову не приходило, что моя жена могла сделать это; я не мог знать об этом.

Существование…интерпретация…импликация.  Интерпретационное отрицание признает, что что-то происходит. Но это «что-то» следует рассматривать в свете, отличном от того, что предполагается, или оно на самом деле не принадлежит к этому обозначенному классу событий. Полиция может немного грубо обращаться с задержанными, но это не пытка; статистическая корреляция между курением и раком легких не доказывает причинно-следственной связи; у моей жены и нашего соседа интимные отношения, но у них нет романа.

Импликативное отрицание признает сами факты и даже их условные интерпретации. Но их ожидаемые последствия – эмоциональные