– А куда? – оживилась Надежда. – В ресторан или в театр?

– А это важно? – удивилась Мария. – В музей. В Русском музее как раз выставка открылась, он позвонил и сказал: «Давайте сходим, вы же сами говорили, что этого художника любите».

– А ты правда говорила?

– Да я много чего говорила поначалу, когда хотела произвести на него впечатление, – с досадой призналась Мария, – всего не упомню. А после того, как убийство случилось и я обнаружила, что монету подменили, у меня перед глазами одна картина стоит: Глеб и Елена Юрьевна после ужина идут под ручку в сторону каюты вдовы. Вот что он там делал, скажи на милость?

– А ты его спрашивала?

– Да его полицейские об этом спрашивали, он сказал, что только проводил даму до каюты, да и пошел к себе. Потом в баре сидел, его там Ольга с Игорем видели.

– Ну тогда…

– Ой, Надя, я никому не верю! Кто-то же ее убил! А про монету знали всего восемь человек – те, кто за столом сидел. В общем, так. Мне надо знать точно, в противном случае я все время об этом думать буду, и никаких отношений у нас с Глебом не получится. А вдруг это мой последний шанс встретить приличного мужчину? Мне не двадцать лет, особо в очередь никто не стоит. – Мария тяжело вздохнула и закончила: – Конечно, я не стала бы за ним бегать, но он вроде не против, сам звонит… Ну, поможешь?

– Ладно. – Надежда увидела, что ей несут огромный десерт, но тут же заглушила муки совести, решив оставить их на завтра по методу незабвенной Скарлетт О’Хары.

Минут на десять разговор стих – дамы были заняты десертом.

– Бумага у тебя есть, писательница? – наконец произнесла Надежда Николаевна, сделав глоток кофе и достав из сумочки ручку.

– Откуда? Я романы на компьютере ваяю.

– Значит, так, – Надежда взяла салфетку, – получается, что этот Алексей про монету все наврал. Но кто-то ему поверил и решил, что монета очень ценная.

– Или раньше про эту историю что-то знал… – вставила Мария. – И потом, я вот вспоминаю тот разговор – уж очень складно Алексей выражался. Как по писаному чесал. Но не каждый человек так вот просто, экспромтом, придумает историю про монету…

– Погоди, не путай меня. Значит, что мы знаем точно? Что покойная вдовушка получила эту монету, считай, обманом, что записка предназначалась какой-то другой Елене. Она же не поленилась, пошла в квартиру и нашла там монету. И зачем-то стала носить ее на шее как кулон. За что и поплатилась. Хотя… мстительный пасынок и так бы ее прикончил.

– Записку написал какой-то Виктор, – подхватила Мария, – который сорок пять лет жил в доме напротив Константиновского сквера.

– Правильно, значит, оттуда и будем танцевать! Я завтра отправлюсь на это место, а ты, когда позвонит твой Глеб, согласишься на встречу и ненароком заведешь разговор про убийство…

– Ой, боюсь! А вдруг это он?

– Тогда просто поговори про круиз, про соседей по столу, сама утверждала, что он очень наблюдательный, возможно, что-то он интересное заметил. А если он тебя куда-нибудь пригласит, то соглашайся, в музее-то он тебе ничего не сделает. Ну, потом кофе можно выпить где-нибудь, это очень способствует доверительной беседе.

– Ой, Надя, у меня просто камень с души свалился!

Счет дамы оплатили все же пополам.

Утром, проводив мужа на работу, Надежда Николаевна засобиралась по поручению подруги. Настроение было прекрасное, как и погода – не жарко, но солнышко светит, и ветра нет. Надежда хотела надеть новое летнее платье, но, поразмыслив, передумала и оделась поскромнее. И пиджачок накинула серенький, и сумку взяла недорогую.

Доехав до Константиновского сквера, она вышла из маршрутки и огляделась.

Сквер млел под летним солнцем, землю покрывал густой слой тополиного пуха, который закручивался маленькими живописными смерчами. Несколько скамеек стояли в окружении густых кустов, так что из окон соседних домов нельзя было разглядеть тех, кто на них сидел. И только одна скамья стояла на открытом месте и была хорошо видна из окон пятиэтажного каменного дома с лепным фасадом.

Стало быть, именно на этой скамейке сидела Елена Коврайская, вытирая слезящийся глаз. А в той самой пятиэтажке жил таинственный Виктор…

Надежда подошла к дому. Перед подъездом стояла еще одна скамья, на которой сидела маленькая худенькая старушка в белой детской панамке, доверчиво взирая на мир блекло-голубыми глазами. Казалось бы, зачем сидеть перед подъездом, когда рядом есть сквер, где полно свободных скамеек, а перед глазами какая ни на есть природа, какие ни на есть зеленые насаждения? Но Надежда от природы была хорошим психологом и поняла, что старушка жила одна и потому скучала. А тут, возле подъезда, ходили живые люди, и с ними всегда можно было поговорить.

Надежда Николаевна остановилась перед скамьей, сделала крайне утомленный вид, перевела дыхание и вежливо спросила:

– Вы позволите с вами присесть?

– А чего же не позволить? – Старушка благосклонно взглянула на скромно одетую усталую женщину, не вызывающую никаких подозрений. – Садись, места на двоих хватит.

Надежда села, вытерла лоб носовым платком и замолчала, оглядываясь по сторонам. Она знала, что лучший способ разговорить человека – это молчать, пока он сам не начнет разговор. Так оно и вышло.

Старушка терпела три или четыре минуты и наконец проговорила:

– А ты в гости к кому-нибудь приехала?

– Да нет, не в гости, – и Надежда снова замолчала.

– По делу, что ли? – в голосе старушки прозвучал неподдельный интерес.

– Можно сказать, по делу.

Старушка сгорала от любопытства, и тогда Надежда Николаевна сделала первый ход:

– Квартиру я в этом доме прикупить хочу. Для племянника. Племянник у меня хороший, в институт поступил.

– Квартиру прикупи-ить? – переспросила старушка завистливо. – Живут же люди! А какую квартиру-то?

– На четвертом этаже.

– На четве-ертом? Ну ты, милая, опоздала – продали уже ту квартиру, и новые жильцы в нее въехали.

– Да что вы говорите! – Надежда притворно расстроилась. – Выходит, зря я сюда ехала.

– Выходит, милая, зря. А только которые квартиры покупают, на маршрутках не ездят. Они на машинах разъезжают, на этих… «фордах» и «мерседесах».

– Да я не из богатых! Я дачу хорошую продала, вот и хочу квартиру племяннику купить, чтобы деньги не пропали.

– А, ну если так… – Старушка сочувственно замолчала.

– А вы в этом доме давно живете? – Надежда Николаевна вела разговор, будто реку переходила, осторожно нащупывая камешки.

– Ох, давно! Всю жизнь, с самого малолетства. Меня как сюда из роддома принесли, так и жила. В эвакуацию отсюда меня увезли, трех лет не было,