Словом, Елене приходилось нелегко, на телестудиях было полно немолодых актрис, и спрос явно превышал предложение.

Мария заказала обычный капучино, Елена – кофе по-ирландски, то есть с ликером. Само по себе это ни о чем не говорило, и все же в четыре часа дня…

В общем Мария решилась на откровенный разговор.

– Нет, у меня совсем другая тема. Меня интересуете именно вы, а вовсе не Сикстинская. Скажите, вы ведь знали такого человека – Виктора Казакова?

– Казакова… – Елена округлила глаза, как будто заметила за спиной собеседницы привидение. – Виктора… А он жив еще?

Мария ясно видела, что актриса растерялась и потому не смогла вовремя сообразить, как же ей реагировать на вопрос. Промедлила, а теперь уже не могла от всего откреститься, заявить, что никакого Казакова в жизни не знала, и твердо стоять на своем. А если она, Мария, начнет настаивать, то просто встать и уйти, отговорившись занятостью.

– Так он жив? – повторила вопрос актриса.

– В том-то и дело, что нет. Умер больше года назад и не успел мне кое-что рассказать. Потому я и захотела встретиться с вами, так как он вас упоминал.

– Да я-то при чем? Я с ним уже сколько… лет сорок, наверное, не виделась.

– Сорок пять… – мягко поправила Мария.

Елена вздрогнула, немного помолчала, а потом настороженно спросила:

– А о чем вы с ним разговаривали?

– О том, что случилось сорок пять лет назад. В доме у Константиновского сквера. Там, где вы жили в детстве…

В глазах Елены мелькнул испуг, и она быстро проговорила, как заученный текст:

– Да мы ничего такого и не сделали! Он сам упал! А я тогда вообще несовершеннолетняя была!

Мария тут же отметила, что ее собеседница, мягко говоря, небольшого ума. Выбалтывала свои секреты первой встречной-поперечной. Что с того, что Мария ей свою книгу с фотографией показала? Ведь писал же покойный Виктор в записке, что сорок пять лет назад они влезли в явный криминал. Так молчала бы про это или все отрицала! Мол, ничего не знаю, вас первый раз вижу, мало ли что вам Виктор наболтал… Тем более что он умер. Так нет же, сразу начала оправдываться.

С другой стороны, Марии это было только на руку, и она поспешила успокоить Елену:

– Я же вас ни в чем не обвиняю! Я ведь действительно книжку пишу, и эта история меня очень заинтересовала. Но Виктор умер, не успев мне все рассказать, а третьего вашего друга… как его… Васю давно уже убили. Так что теперь вся надежда только на вас.

Елена все еще молчала, и Мария добавила:

– Виктор… он ведь всю жизнь вас любил. Не женился даже из-за этого. Он мне сам говорил. Ни на одну женщину, сказал, и смотреть не мог, все время Лена перед глазами была… А у самого голос дрожит и слезы в глазах…

Елена подняла на нее взгляд. Прием сработал безотказно.

– Надо же, как жизнь повернулась… любил, говорите? Помнил? А я боялась с ним даже встретиться. Даже не то что боялась, а просто возненавидела его с тех пор. Мне после той истории очень долго сны страшные снились…

– Так расскажите мне ту историю, чтобы от нее освободиться! Вам сразу легче станет!

И Елена, сделав солидный глоток кофе, начала рассказывать:

– Мы с Витькой с самого детства дружили, он мне лучше любой подружки был. Потому что я не любила с девчонками в куклы играть, а лучше с парнями в войну, в казаки-разбойники там или в футбол… А все эти ленты-бантики… ну их совсем. Мама только головой качала – надо было тебе парнем родиться… Потом, конечно, повзрослела, но с Витькой мы все равно были не разлей вода…

Голос у Елены дрогнул, она пригубила остывший кофе и продолжила:

– Он… Сигизмунд Кондратьевич, сосед Витькин, вообще-то противный старикан был. Все время вязался к нам – мол, шумим слишком да музыку слушаем, которая ему не нравится. Это уж потом до меня дошло, что это у него от одиночества.

Она тяжело вздохнула, и Мария поняла, что одиночество для актрисы тоже не пустой звук.

– У него ведь дочка умерла незадолго до того, Катерина, – добавила Елена после затянувшейся паузы.

– Умерла? – переспросила Мария.

– Утонула. Она театром очень увлекалась, в театральную студию ходила. Они там «Гамлета» ставили, так она Офелию играла. У него на пианино ее фотография стояла в той роли – вся в белом и кувшинки в волосах. А потом она и утонула… прямо как Офелия. Пошла с девчонками купаться на озеро, и затянуло ее в водоворот. Озеро коварное было, опасное, местные предупреждали отдыхающих, чтобы осторожнее были, но кто в молодости взрослых слушает. Вытащили ее, конечно, но не спасли, захлебнулась уже. Ну, Сигизмунд Кондратьевич после этого чуть с ума не сошел. Он ведь ее один воспитывал, жена его задолго до этого умерла, сердце больное у нее было. А тут такое дело… Видно, через это у него характер и испортился… Прямо житья от него не стало. Стал нас с Витькой доставать хуже горькой редьки. То ему не то и это не это. А потом та история с фенолфталеином случилась…

– С чем? – удивленно переспросила Мария.

– Ну, знаете, вещество такое есть, индикатор, которое от щелочи цвет меняет. Еще присказка такая есть – фенол фталеиновый от щелочи малиновый… Я тогда еще в школе училась, в девятом классе, и из кабинета химии утащила горстку этого фенолфталеина. У Сигизмунда на кухне солонка стояла, так я в эту солонку его и подсыпала. А этот фенолфталеин кроме того, что щелочь определяет, еще и слабительное очень сильное…

Елена ухмыльнулась – видимо, ее до сих пор веселили воспоминания о той проделке.

– В общем, посолил наш Сигизмунд из той солонки то ли кашу, то ли супчик, и после этого дня три из сортира не вылезал. А он был мужчина образованный, провел, можно сказать, расследование – добавил этой соли в раствор соды и сразу все понял. Но только не на меня подумал, а на Витьку. Потому что у меня вид был такой невинный, прямо овечка! Я с детства умела на себя напускать. Глазки в пол опущу, губки бантиком сложу, еще ножкой вот так… – Елена показала как, и Мария, к собственному изумлению, увидела перед собой не пожилую женщину с трудной судьбой, а девочку двенадцати лет, паиньку и мамину любимицу. Правда, всего на несколько секунд, но все же мастерство, как