там далеко… Да и при его профессии глупо, наверное, было бы тратить свободное время на разглядывание небосвода и веру во всякие тарелочки. Обычно хотелось, скорее наоборот, наиболее простых человеческих радостей, приземленных, так сказать… Сейчас вот тянуло покурить, например. Но получилось, как получилось. И он сейчас находится на лодке натурального инопланетянина и даже не особенно рефлексирует по этому поводу. А ведь, вполне вероятно, сейчас он был единственным землянином, который мог бы уверенно заявить, что «они существуют»! Андрей поглядел на здоровенную луну, окрашенную в нежно-розовый цвет и небрежно сплюнул. Да вот что толку-то с этого знания. Понять бы, для начала, как он вообще здесь оказался. И почему он понимает Лаэра? Для этого ведь нужно учить язык, нужен огромный словарный запас? Бред какой-то, и где он мог выучить инопланетный язык? Черт, ничего не понятно. Голова все еще болит и память по-прежнему работает с перебоями. Ну ладно, главное, что он живой, и вообще, поели, теперь надо бы поспать, утром на свежую голову, глядишь, что-то прояснится.

Несмотря на постоянную сильную качку, а может быть и благодаря ей, ночью Андрей спал как убитый. Один раз, правда, на него что-то упало и он автоматически подскочил, готовый дать отпор, но сразу расслабился, увидев Лаэра, который успокоительно махнул ему рукой. Абориген подсвечивал парус каким-то фонарем, а на свет издалека летели, как показалось Андрею вначале, какие-то странные птицы. Они ударялись об парус, сползали по нему вниз и шлепались на палубу, а рыбак ловко их подхватывал и складывал в большую плетеную корзину. Потом Андрей пригляделся и заметил, что «птицы» выпрыгивают прямо из воды, мелькнул серебряный отблеск чешуи. Он понял, что Лаэр таким образом просто ловит летучую рыбу на свет. И одна из рыбин отлетела и упала прямо ему на грудь. Но подняться и подойти поближе, чтобы все подробно рассмотреть, совсем не было сил, и он снова закрыл глаза и провалился в глубокий сон, проспав до утра уже безо всяких сюрпризов.

Утром Андрей встал освеженным и бодрым. Он порадовался тому, что боль в теле начала утихать, осмотрелся и обнаружил все это же бесконечное море вокруг. Ничего, кажется, не изменилось, и их лодка все так же уверенно резала волны. Он отметил, что солнце вставало по правому борту, значит, теоретически, там должен быть восток, а остров, получается, остался где-то на юге, если ночью они не меняли курс. На завтрак Лаэр пожарил пару летучих рыб, пойманных ночью, для чего использовал весьма хитроумные приспособления. В одном месте настила из желтой глины была сложена небольшая печь. У нее была решетка и герметичная поворотная крышка из какого-то блестящего металла. Она закрывала печь от ветра и брызг. К печке прилагалась съемная разборная труба для улучшения тяги, но самым интересным элементом Андрею показались дрова. Нарубленные, по-видимому, из особого губчатого сорта древесины, на первый взгляд они казались отсыревшими или впитавшими в себя много воды, но, как он узнал позднее, это была не вода, а специальное масло. Такие дрова вымачивались в нем в течение долгого времени. После этой процедуры небольшого количества таких дров хватало весьма надолго. Очень удобно. Не говоря уже о том, что при попадании на них воды они не гасли, а лишь трещали. Впрочем, стенки очага и крышка закрывали огонь от воды и так достаточно надежно.

Жареная горячая рыба, на взгляд Андрея была просто великолепна. Он по-простому облизал жирные пальцы и сказал:

— Просто прекрасный завтрак, дружище. Ты, наверное, теряешься в догадках, откуда я тут такой взялся и что я делал на этом острове?

Лаэр спокойно ответил:

— У йори не принято лезть с расспросами к путникам и гостям. Это невежливо. У нас считается, что люди сами расскажут все необходимое о себе, если захотят. Наверное, ты решил, что пора рассказать. И мне действительно интересно.

Андрей с утра успел придумать безобидную на его взгляд «правдивую» историю и поэтому не особенно опасался различных нестыковок.

— Ты знаешь, Лаэр, я сам до конца не помню, как я оказался на острове, — заявил Андрей как можно убедительней (и это, кстати, было сущей правдой). — Скорее всего, мой корабль разбился в шторм, а меня выбросило на берег. В любом случае, я сильно ударился головой и практически почти ничего не помню из прошлой жизни (полуправда). Я еле выжил.

— Что же ты помнишь?

— Ну, я помню, что я не из этих мест, я вырос где-то очень далеко. Думаю, на севере (в целом, правда, но есть маленький нюанс: планета была другая). Помню, что часто и подолгу путешествовал, но где именно я был, теперь сказать не могу. Вспоминаю, что у меня были друзья, и, наверное, они меня сейчас ищут, но я не знаю, как с ними связаться.

Лаэр удивленно почесал бороду.

— Ну и дела. А что с твоей семьей, ты женат?

— Нет. Кажется. По крайней мере, я не вижу лицо жены. И родители давно умерли.

— И это все, что ты помнишь?

— Ну, почти. Кое-что иногда всплывает, но очень обрывочно и я не могу ничего узнать наверняка. Например, недавно во сне я видел город.

— Какой город?

— Названия сейчас не скажу. Там есть несколько очень высоких зданий, с такими длинными острыми крышами. И я вижу, как я иду по узким улочкам, кутаясь в плащ от проливного дождя, но куда я иду и откуда? Пробел. Мне самому от этого как-то не по себе.

Лаэр вздохнул:

— А чем ты занимался? Может быть, вспомнишь, кем ты работал? Часто путешествовал, говоришь… Ты состоял в Гильдии?

— Мне кажется, я был военным. Но я не уверен.

— Хм. Интересно. Какой род войск?

— В том то и дело, что не помню. Только вижу, что носил какой-то военный мундир и, кажется, кем-то командовал. Но как только пытаюсь подумать, воссоздать подробности, то сразу начинает болеть голова. Вот такая история, дружище. Есть шанс, во всяком случае, я очень на это надеюсь, что если я увижу, например, место, где я бывал раньше, остальная память ко мне вернется. — Андрей тоже картинно вздохнул. — Может быть, если ты расскажешь мне немного о себе, то я смогу что-то вспомнить. Если услышу что-то знакомое.

Андрей пытливо вгляделся в лицо аборигена, но