на могиле моих чувств, но сейчас они молчали. Молчал здравый смысл, забился невесть куда внутренний демон.

Ничего не говоря, я вонзил в гаденыша клинок. Брызнувшая на лицо кровь показалась мне слаще меда. Вопль, переходящий в конвульсивный хрип, звучал, будто музыка в моих ушах.

Убей, кричала лютая ненависть. Проверни в его потрохах клинок, заставь мерзкие ручонки перебирать по воздуху, пусть из его глотки брызжет смесь вязкой слюны и желудочного сока…

Я не знаю, что случилось раньше: безобразное тело рухнуло к моим ногам или взорвалось проклятие над моей головой?

Грохот привел меня в чувство, по спине жахнуло отколовшимся от потолка булыжником. Боль была отрезвляющей, боль сказала, что если я не поспешу прочь — меня ждет участь несчастных плясунов. Их изуродованные тушки тлели сизым дымом.

— Барин, беги оттуда! — Кондратьич был на ногах. Он придерживал собственную руку, но спешил мне на помощь.

Я заметался в нерешительности — широко раскрыв глаза, пленница гмуров умоляла о спасении. Я же не знал, чем разбить цепи.

Проклятие буйствовало. Мне вспомнилось, чем хотел наградить нас тогда Франц — и вот теперь его заклинание казалось лишь детской игрушкой.

Потому что над нами как будто бы бушевал гнев богов.

Дымчатое, заполненное злом облако хмурилось, изрыгая из себя потоки красных молний. Не ведая жалости, изгибаясь, они беспощадно жалили все, до чего только могли дотянуться. Камень стен обращался в мягкое, податливое крошево. Магический алтарь лопнул, словно зеркало — побежавшая из центра трещина разрасталась, врезаясь в уши смачным хрустом.

Шаман под моими ногами менялся. Его мертвое тело изгибало в корчах — будто разгневанные силы, к коим он еще недавно желал, стремились причинить ему адскую боль даже в посмертии.

Молния заставила меня вильнуть в сторону прочь от жертвенного стола. Не выдержав, тот начал оплавляться по краям. С некогда острых углов крупными, тягучими каплями стекал камень, едва ли не обратившийся глиной.

Здравый смысл не вовремя решил заикнуться, что оплавить камень можно лишь сверхвысокими температурами и…

Отмахнулся от него. Там, где существуют и живут чудища, проклятия и магия, я поверю в что угодно.

Девчонка рванулась еще раз — истерзанный проклятиями камень ухнул от ее усилий, сдался. Вколоченные колья вместе с цепями вынырнули из него, словно из песка.

Я не стал долго раздумывать, схватил девчонку на руки — шокированная, напуганная до безобразия, она льнула ко мне, как к последней надежде.

Потолок решил, что с него довольно. Проклятие, наконец, ухнуло — я почувствовал, как спину обожгло крошевом осколков. Боль взялась за меня не сразу, позволила сделать несколько шагов, прежде чем я, как подкошенный, рухнул наземь.

Мы вместе с девчонкой кубарем скатились вниз. Кондратьич накинулся на нас своим телом, надеясь закрыть от гремящего на все лады обвала.

«Вами получен девятый уровень!» — радостно сообщил мне проснувшийся интерфейс, прежде чем последние силы оставили меня…

Глава 6

Мне снились мамины большие и теплые руки, мягкие объятия, радость улыбки. Я тянулся к ним, не ведая иных забот — смех звонким колокольчиком вклинивался в приятную, вязкую тишину.

Сну не нравилось, что я доволен. Ему хотелось, как и прежде, травить меня гончими кошмаров — а то чего я такой довольный? Старый Хвост, Франц, тот самый эльфианец — все они спешили навестить меня, одарить мрачным, вопрошающим взглядом. Словно желали устыдить за прежнюю жестокость — со мной, говорили их глаза, они бы так никогда не поступили.

Я отмахивался от таких снов, гнал их прочь и был рад, когда открывал глаза.

Сейчас я тоже был рад. Можно умирать сколько вздумается, а судьба, кажется, так и будет пихать ко мне полуголых девиц.

В этот раз была абсолютно голая. Сжавшись калачиком, она спала у меня на груди, словно на мягкой подушке. Маленькие, изящные ладони стискивали мою руку, словно любимого медвежонка.

Я, наверное, умилился бы, если бы не головная боль.

Интересно, у мигрени могут быть градации? Если высочайшим уровнем считают легендарную, то моя как минимум превосходила все остальные на три ступени и была разве что не космических масштабов.

Словно голова целиком и полностью состояла из теста, а трудолюбивый пекарь раз за разом разминал ее в сильных руках.

Маленький, уютный свет стеклянной лампы был слаб, наверное, ровно настолько же, насколько и я сам. Он лишь касался собой смутных очертаний, но не больше.

Кондратьич сидел ко мне боком. Пирожное в его руках было съедено лишь наполовину. Как будто бы старик терпеть не мог сладкого.

Он предавался тому же самому, что и я сам парой минут назад. Склонив голову набок, приоткрыв рот, Кондратьич клевал носом. По крайней мере, мне отчаянно хотелось в это верить.

Рядом с ним лежала винтовка.

Девчонка была пленницей гмуров. У меня накопилось к ней немало вопросов. Я хотел взглянуть на нее ясночтением, дабы понять, что за фрукт свалился мне в руки.

И не смог. Здравый смысл бежал впереди с предупреждением, страх жадно потирал ручонки. Ну, говорил он, призови свой разлюбимый интерфейс, взгляни, что сталось с твоими девчонками. Познай крайние глубины отчаяния, ведь ты же хочешь…

Я не хотел. Одна лишь мысль о том, что их всех раздавило этим обвалом, была страшнее.

Горе, готовое взять меня за руки, обещало оплакивать кончину девчонок вместе со мной. Оно и обнимет, и платок у него постиранный есть, и патрон поможет в Подбирина загнать.

Чтобы застрелиться.

В какой-то миг мысль об этом показалось столь притягательной и желанной, что стало жутко. Страх же гоготал — тебе легко жилось в мире айфонов и ноутбуков. Один, почти никого нет, никакой ответственности! Сейчас же ты попытался проглотить кусок куда больше, чем мог бы влезть в твою зевалку, и получил то, что заслужил.

Потерял почти все, чего смог достичь.

Сатана воистину мог бы радоваться — я еще никогда не ощущал себя настолько сломленным.

Мягко отстранил девчонку. Она была маленькой, словно Алиска, но не такой коренастой. Худенькая, слабенькая, будто единственным хобби в ее жизни было недоедать.

Почти точеная, хрупкая фигурка непрозрачно намекала, что она изрядно преуспела в этой гнилой затее.

Старик оказался джентльменом. Будто не желая взирать на обнаженную девчонку, он укрыл нас своим большим, толстым кафтаном. Я сложил рукав этой одежки, чтобы получилась плотная подушка, мягко опустил на него голову девчонки.

Встать получилось не сразу. Опираясь на острые края булыжников, царапая руки в кровь, я превозмогал слабость, боль и извечную усталость. Не хватало здесь разве что Биски — вот уж кто не удержался бы от ядовитой шутки даже в такой прескверной ситуации.

Моя сумка лежала рядом с Ибрагимом — я развязал тесемки, выудил пирожное, жадно вгрызся в него зубами. Есть не хотелось, меня мутило, но надо было.

Избежать ясночтения оказалось сложно. Словно воочию, одной лишь силой воображения, я нарисовал полоску здоровья. Обвал меня не пощадил, утащив с собой всю выносливость. Мана болталась почти что на нуле — то ли в бескрайних просторах своих сновидений я отчаянно творил одно заклинание за другим, то ли сегодня Биска решила меня наказать за то, что проснулся не в ее объятиях.

Нещадно кололо ступни, каждый шаг отдавался так, будто я гулял по острой стальной стружке. Ноги слушались плохо, глазам и носу не хватало света. Усмехнулся — вот же ж! Никогда бы не подумал, что на себе смогу испытать ту хохму про «дышать темно».

Чуть не споткнулся о торчащую из-под камня руку — один из гмуров, обращенных нашими стараниями в жмуров.

В воздухе стоял мерзкий дух слежавшейся пыли и свежей мертвечины — некоторых Кондратьичу пришлось уложить после случившегося.

Или это был я?

Ничего не помню с того момента, как начался обвал.

Боль отступила, когда я сгрыз яблоко. Мана, которой резко стало лучше, вернула если и не бодрость духа, то хотя бы желание жить.

С яблоком вытащил одну из свечей — ухмыльнулся, вспомнил, что у меня даже не было спичек. Будь рядом Алиска, — наверняка бы смогла управиться с магическим предметом. Я потеребил подбородок — а ведь у меня самого такой опыт был, когда я чуть не залил нутро Менделеевой огнем. Может, и сейчас получится? Не должно же оно, в самом деле, быть