Получилось.

Пламя откушало пару единиц маны, вспыхнуло едва ли не из огнемета, струей ударив в потолок — я чуть не выронил свечу.

Свет можно было регулировать маной же — а торгаш-то умолчал, что его игрушки столь требовательны.

Зато света давали куда больше, чем фонарь Ибрагима или птенец Майки…

Майка…

Я набрал побольше воздуха в грудь — рано или поздно надо принять мерзкую правду. Надежда жила во мне одним лишь честным словом. На что можно надеяться, если Тармаева была обречена.

Я ждал сообщения о ее гибели сразу же, как только растянул перед глазами окно интерфейса. Ясночтение, словно желая нагнать побольше жути, прискорбно и загадочно молчало.

Я глянул лог — тот был полон сообщений о полученном мной уроне, о крупицах опыта, что падали мне на счет… Система отдавала должное моим умениям, не забывала напомнить о текущем состоянии…

Дебаффы злыми псами грызли мои характеристики, словно вопрошая — что, дружочек? Думал, что прерванное проклятие изыдет прочь, как сраная бздень? Дунь, плюнь, ногой притопни — и поминай как звали? Нет уж, лови, родимый, обратку.

Страшно даже представить, что должно было быть, если бы на нас обрушилась не эта урезанная альфа-версия, а полноценный релиз.

Я покачал головой — на ум шли какие-то странные, неуместные сравнения.

Вскоре дошел до тех сообщений, где лог предупреждал о том, что Майя отравлена. Закусил губу, ничего не понимая, но беспокойство решило уняться. Надежда лыбилась во весь белозубый рот. Может быть, открывать шампанское и радоваться еще рано, но было хотя бы за что зацепиться.

Я пробежался глазами по логу еще раз и еще, чуя, что упустил нечто важное.

И в самом деле упустил.

Катька Менделеева в ходе успешных действий получила следующий уровень. Знать бы еще, что за действия. За то, что вытащила Майку с того света, я готов был бы и сам ей навалить: уровней, опыта, что там еще дают?

Лишь бы они все были живы.

Интерфейс словно нарочно, чтобы меня подразнить, не показывал полоски их состояний. Наоборот, отмечал, что они по-прежнему состоят в моей группе, вот только поведать хоть какую-то информацию о них не желал.

Я стиснул зубы, поднял небольшой булыжник — мысль о том, чтобы разобрать лежащий передо мной завал, была столь же нелепа, как и притягательна. В фильмах герой в отчаянии и желании спасти любимых начинал разбирать булыжники, а режиссер с оператором пели осанну его отваге, упорству и самопожертвованию.

Мне же петь было некому.

Было кому упрекнуть.

— Глупо. — Я услышал голос и на миг подумал, что попросту спятил. Обращать на него внимание или не обращать?

Галлюцинации не желали быть лишь слуховыми, они перерастали в визуальные.

Биска, ежась, пыталась сохранить насмешливый вид на холодных камнях.

Сквозняк брал от нее свое — адская дева покрылась гусиной кожей мурашек. Грудь словно сжалась, и лишь торчащие точки сосков не уставали говорить о том, как же ей на самом деле, холодно.

Но в рекламе спрайта Биска бы выбрала вместо жажды имидж.

— Удивлен? — Она отвернулась от меня, легла поудобней, уставилась в потолок. Игривый хвостик змеей вытянулся промеж ног, раскачиваясь в дивном, манящем танце.

Я не знал, чему дивиться в первую очередь — внезапному появлению или появлению вообще? Не знал, а потому решил сойти за умного и промолчать.

Тишина была Биске не по вкусу, тишина ее раздражала. Задорная и веселая, она жаждала смеха, приключений и восхищения — конечно же, ее нескромной персоной.

— Ну же, это так просто! — На ее лице отразились недоумение и обида. И беспокойство: словно она пыталась прочесть мои мысли, а натыкалась лишь на вязкий комок липкого ничего. — Ты открываешь рот, блямкаешь языком — из этого получаются звуки. Иногда даже слова. Что с тобой случилось, живчик?

Мне стоило лишь на миг моргнуть, чтобы она исчезла.

И сразу же появилась у меня за спиной игривой дьяволицей. У нее были на редкость горячие, почти огненные руки — словно она только что вырвалась из самых адских пучин и спешила поделиться со мной теплом.

Жар ее тела побежал по мне, разламывая озябшие кости — а мне-то ведь парой секунд назад думалось, что холодно здесь именно ей. А оказалось наоборот — это я за крохотную крупицу тепла уже горазд был продать ей душу.

— Как грубо, — недовольно буркнула она и отстранилась. Я повернулся к ней лицом, а она зябко обхватила саму себя руками. — Как будто ты мыслишь, что твоя душа размером с Гулливера. Она, может, и правда именно такая, но только из его второго приключения.

— Биска, ты мне видишься. — Мне казалось, что я констатирую факт. Копнув, наконец, мои мысли поглубже, она принялась натирать рога: видно, там и в самом деле было из-за чего начать беспокоиться.

Словно пава, она продефилировала ко мне, взяла из моих рук булыжник, повертела его.

И ударила им мне по голове. Несильно, но мне хватило.

— Это, я так полагаю, тебе тоже показалось?

Я хотел было ввернуть сомнение, что мне мог просто камень на голову упасть, но не стал испытывать судьбу лишний раз. Кто ж его знает, что она решит сделать в следующий раз.

Потер ушибленный затылок. Биска стояла в уверенной позе, уперев руки в бока. Словно миниатюрная буква «Ф». Где-то в ее озорных мыслях было желание повторить фокус…

— Ладно, ладно. — Я поверженно выставил руки перед собой, чуя, что она готова повторить. Не знаю, как там моя даже не дрогнувшая от такого фриндли фаера полоска здоровья, а я вот точно упаду от следующего раза.

— То-то же. — Дьяволица наставительно подняла палец, швырнула булыжник прочь к собратьям. — Я жаждала увидеть почти все что угодно, живчик. Кроме того, что пришлось.

— Завал, потеря девчонок, абсолютное незнание того, что мне делать дальше?

Она отрицательно покачала головой, будто говоря, что это-то все здесь в порядке вещей. Мол, чуть ли не каждый второй проходит через нечто подобное.

— То, что может случиться что угодно. Хоть обвал, хоть конец света, а ты все равно, даже из небытия вытащишь девчонку, чтобы в обязательном порядке поймать ее за сиськи. Думаешь, я не видела, как ты дрых? Твои руки так и гуляли по ее телу! И там, и там, и даже там!

Ладони самой Биски в полной красоте показывали, где же гуляли мои шаловливые ручонки. С груди на живот, с живота к промежности и ягодицам…

— Ревнуешь?

Я задал вопрос, на который никогда не получу от нее ответа. Разве ж дочь Ада сможет признаться в этом хотя бы себе самой? Я уже давно оставил надежду…

Не желая выслушивать очередной пассаж, повернулся к ней спиной, облокотился на стену. Только что съеденное пирожное спешило наружу — меня стошнило.

— Ты в порядке? — Мне показалось или в ее голосе я в самом деле услышал нечто похожее на беспокойство? Я отрицательно покачал головой. Хотелось ответить мемом про какую там нахуй норму, но я сдержался.

В голове поселился целый ворох вопросов к дьяволице. Она прочла мои мысли, устало выдохнула, но отвечать не спешила. Мол, потрудись, озвучь — и вот, может быть, тогда…

— Что ты здесь делаешь? Ты же говорила, что не станешь мне помогать, потому что…

— А я и не помогаю, — пожала она плечами. Убедившись, что я твердо стою на ногах, она села на один из плоских, гладких булыжников, словно на грех, задрала одну ногу, обхватила ее в колене, выставляя напоказ чуть прикрытую тряпкой промежность.

Я сделал вид, что глух к ее уловкам.

Игривой кошкой она сменила позу — встала на колени, чтобы тут же лечь. Моему взору открылась округлость ее ждущих моих рук ягодиц.

Словно она так и желала сказать — наконец-то мы одни! Там, в подлунном мире, обязательно находился какой-нибудь рыжий, веснушчатый толстяк или вытянутая шпала, чтобы нам помешать. А здесь я мог сделать со ней все, что только пожелаю — за кусочек маны, конечно же, а как еще? Она ж меня терзать явилась.

Я не поддавался на чары краснокожей плутовки.

— Я пришла проверить, что здесь с моей будущей игрушкой. Как он, жив ли еще? Люди, когда попадают в мою игрушечную коробку, становятся сразу же скучными — не такими, как живые.

Она легла на бок, запрокинув ногу. Когтистый палец побежал по линии промежности,