Ее глаза горели, на гладкой коже щек проступил нежныйрумянец, рот был слегка приоткрыт.

Тонкими длинными пальцами она коснулась рукава его плаща.

— Скажите мне, вы действительно так сильно любите ее?

— Кого? — удивился Терри.

— Художницу, — уточнила она.

— А что вы знаете о ней? — быстро спросил Терри. Унее был такой вид, словно ее ударили. Губы ее сомкнулись, лицо стало совершеннобезжизненным.

— Пожалуйста, поймите меня правильно, ВышитоеСияние, — попросил он.

Она ничего не говорила, только смотрела прямо перед собой.

Он наклонился и коснулся губами ее лба, холодного как лед.

Она так и не сдвинулась с места, когда он открыл дверь ивыскользнул в коридор.

До полудня оставалось ровно десять минут, когда в солярийвошел Ят Той и молча склонился над удобно расположившимся в плетеном креслеТерри Клейном.

Клейн снял повязку, предохраняющую глаза от солнечногосвета. Кожу на костистом лице Ят Тоя покрывали бесчисленные морщины; возрастпригнул его к земле, и теперь в нем было всего лишь пять футов, но егоблестящие глаза еще не утратили прежней зоркости.

— В чем дело, Ят Той? — спросил Клейн.

— Загорелый мужчина с выцветшими глазами, чье имя я немогу выговорить, ожидает вас, — доложил слуга на кантонскомдиалекте. — Это тот, кто всегда говорит только о лошадях и деньгах.

— Леверинг, — сказал Клейн по-английски. —Скажи ему, пусть подождет несколько минут. Он не зашел бы в такое время, ЯтТой, если бы ему от меня срочно что-то не понадобилось. Так что ничегострашного, если подождет.

Для пущей убедительности Терри процитировал китайскуюпословицу: чем дольше мясо тушится, тем нежней оно становится.

Ят Той не улыбнулся, но черты его лица как-то смягчились —было видно: он прекрасно понял хозяина.

Терри подождал минут десять, после чего вошел в гостиную,где и застал Леверинга, беспокойно шагавшего взад и вперед по комнате. Он явнобыл взволнован.

Они обменялись рукопожатиями, Терри указал на кресло, самтоже опустился в свое, вытянул ноги и, скрестив на груди руки, спросил:

— Может, Леверинг, немного виски поможет вамрасслабиться и высказать то, что вас тревожит?

— Я могу высказать это без всякой помощи, — нервновыпалил Леверинг.

— Что ж, я весь внимание.

— Вчера вечером вы с Альмой Рентон были на вечеринке уРейборнов?

— Были.

— Вы не сразу проводили ее домой. По пути вы заехали вЧайнатаун.

— Совершенно верно.

— Вы ушли от нее около половины четвертого, —уверенным, не допускающим возражения тоном заявил Леверинг и бесцветнымирыбьими глазами уставился на развалившегося в кресле Клейна.

— Ну и что? — растягивая слова, спросил Клейн.

— От нее вы сразу отправились домой?

— Да, — улыбаясь, ответил Терри, — от нее ясразу отправился домой.

Лицо Леверинга просияло.

— Премного благодарен. Это все, что я хотел узнать.

— Но дело в том, — спокойно заметил Терри, —что ушел я от нее не в половине четвертого, а в половине второго.

Леверинг, который уже было привстал, чтобы попрощаться,вдруг ахнул и повалился обратно в кресло.

— Вы ошибаетесь, Клейн! — воскликнул он. —Так легко ошибиться, когда речь идет о времени. Напрягите вашу память. Говорювам, это было приблизительно в половине четвертого. Поймите, это очень, оченьважно!

Клейн отрицательно покачал головой.

— В конце концов, вы ведь просто не можете не сказать,что это было в половине четвертого, — именно это время назвала Альма, иничего страшного не произойдет, если вы с ней согласитесь.

Клейн ударил в гонг, который издал мелодичный звук, эхомпрокатившийся по квартире. Дверь открылась, и на пороге появился Ят Той, морщинистоелицо которого выражало полное безразличие, а глаза блестели и были насторожены.

— Принеси, пожалуйста, стакан содовой. А вам, Леверинг,пожалуй, лучше выпить немного виски.

— Хорошо, — угрюмо согласился Леверинг и, когдадверь закрылась, сказал Клейну: — Ну почему вы не можете сказать, что это былов половине четвертого? Поймите, это в интересах Альмы.

— А потому, что я ничего не хотел бы менять в порядкесобытий, о которых уже рассказал, — объяснил Терри.

Леверинг, вероятно, не понял смысла слов Терри и продолжил:

— Вы ведь достаточно хорошо знаете Альму, она никогдане лжет. Ну неужели вам трудно подтвердить ее слова?

В гостиную вошел Ят Той с подносом, на котором стояли сифонс водой, бутылка шотландского виски, чаша со льдом и стаканы, поставил подносна столик и удалился. Когда щелкнул дверной замок и Леверинг положил себе встакан несколько кубиков льда, Терри сказал:

— Боюсь, что окружной прокурор застенографировал моипоказания.

Леверинг плеснул в бокал немного виски, добавил воды изсифона… И только тут реплика Терри дошла до его сознания. Его рыбьи глазарасширились от ужаса.

— Окружной прокурор?! — воскликнул он. Террикивнул.

Леверинг поднес бокал ко рту и залпом осушил его, будтотолько порция виски способна была привести его в чувство.

Не давая Леверингу оправиться от потрясения, Терри спокойнопродолжал:

— Да, кстати, когда выйдете отсюда, не удивляйтесь,если обнаружите, что за вами следят, и к Альме вам тоже лучше не ходить.

— Но я даже не знаю, где сейчас Альма, —ошарашенно пробормотал Леверинг. — Мне прокурор сказал, что Альмабесследно исчезла. А что он сказал вам? И почему вы считаете, что за мнойустановлена слежка?

— Что ж, — как бы забавляясь над Леверингом,произнес Терри, — давайте попробуем вместе во всем разобраться. Итак,прокурор сообщает мне, что Альма исчезла и что она не ночевала в своейквартире. Я ушел от нее вскоре после половины второго. Вы приходите ко мне икак бы невзначай говорите, что я ушел от нее приблизительно в половинечетвертого. Очевидно, вы были совершенно уверены, что, уходя от Альмы, я врядли смотрел на часы. Поэтому вы решили, что, если назовете нужное вам время, я свами соглашусь и впоследствии буду утверждать, что именно во столько это ибыло. Из всего этого можно заключить, что вы, Леверинг, по какой-то причинеочень заинтересованы в том, чтобы время моего ухода от Альмы я обозначил неполовиной второго, а половиной четвертого.

— Это ложь, грязная ложь! Вы не имеете права! —вскочив с кресла, воскликнул Леверинг.