Самолет из Майами прибыл, но никакого мэра на нем не оказалось. После настойчивых расспросов я выяснил, что визит отменен «по состоянию здоровья».

Я добрался до телефонной будки и позвонил в отдел новостей. Трубку взял Моберг.

— Мэра нет, — сообщил я.

— Чего? — рявкнул Моберг.

— Говорят, заболел. Писать не о чем. Что мне делать? — спросил я.

— Держись подальше от конторы, — посоветовал Моберг. — Тут такая буча поднялась. Двое сторожей вчера вечером руки себе поломали. — Он рассмеялся. — Теперь они тут собрались всех нас угрохать. Приезжай после ленча — тогда будет спокойнее.

Я вернулся в буфет и позавтракал — съел яичницу с беконом, несколько кусочков ананаса и выпил четыре чашки кофе. Затем, чувствуя сытую расслабленность и совершенно не тревожась о здоровье мэра Майами, вышел на автостоянку и решил навестить Йемона. Он дал мне ориентиры своего пляжного домика, но я оказался не готов к песчаной дороге. Она скорее напоминала просеку, прорубленную в филиппинских джунглях. Весь путь я проехал на малых передачах, слева было море, а справа — громадное болото. Минуя целые мили кокосовых пальм и деревянных лачуг, полных безмолвно глазеющих аборигенов, я то и дело вилял, чтобы не наехать на кур и коров, давил сухопутных крабов, одолевал на первой передаче глубокие лужи затхлой воды, дергался и подпрыгивал в колеях и выбоинах, впервые со времени отъезда из Нью-Йорка чувствуя, что и впрямь прибыл на Карибы.

Косое утреннее солнце придавало ярко-зеленым пальмам золотистый оттенок. Белое сияние дюн заставляло меня щуриться, пока я тащился по колее. От болота поднимался серый туман, а перед лачугами негритянки развешивали на планчатых изгородях выстиранное белье. Внезапно навстречу мне попался красный пивной грузовик, доставлявший товар в торговую точку под названием «Эль-Кольмадо-де-Хесус-Лопо», миниатюрный магазинчик под тростниковой крышей, расположенный на поляне у дороги. В конце концов, после сорока пяти минут адской, первобытной езды, в поле зрения появилось нечто похожее на сектор бетонных домишек на краю пляжа. Согласно ориентирам Йемона это было именно то, что требовалось. Я свернул и проехал еще ярдов двадцать по пальмовой рощице, пока не остановился у дома.

Я сидел в машине и ждал, когда появится Йемон. Его мотороллер стоял в патио перед домом, так что я знал, что он там. Когда прошло несколько минут, но все осталось по-прежнему, я вылез из машины и огляделся. Дверь была открыта, но дом оказался пуст. Вообще говоря, это был даже не дом, а что-то вроде тюремной камеры. У одной стены стояла кровать, накрытая сеткой от москитов. Все жилище состояло из одной комнаты двенадцать на двенадцать, с крошечными окошками и бетонным полом. Внутри было темно и сыро, и я даже представить себе не мог, каково там будет, если закрыть дверь.

Все это — одним взглядом. Я остро сознавал, что прибыл незваным, и не хотел, чтобы меня застали, пока я, будто шпион, буду здесь что-то вынюхивать. Через патио я вышел на песчаный утес, который резко обрывался к пляжу. Справа и слева не было ничего, кроме белого песка и пальм, а впереди лежал океан. Ярдах в пятидесяти от берега начинался барьерный риф, о который разбивался прибой.

Тут я заметил две фигуры, что прижимались друг к другу поблизости от рифа. Я узнал Йемона и девушку, которая прибыла со мной на самолете. Нагие, они стояли по пояс в воде — девушка ногами обхватывала бедра Йемона, а руками обвивала шею. Голова ее была запрокинута, и длинные волосы плыли по воде подобно белокурой гриве.

Поначалу я подумал, что вижу мираж. Сцена была столь идиллической, что мой разум отказался принять ее за реальность. Я просто стоял и смотрел. Йемон держал девушку за талию, медленно ее покачивая. Затем до меня донесся звук — негромкий счастливый вскрик, когда она распростерла руки, точно крылья.

Тогда я ушел оттуда и поехал назад — к магазинчику «Хесус-Лопо». Купив за пятнадцать центов небольшую бутылку пива, я сел на скамейку у магазинчика, чувствуя себя дряхлым стариком. Сцена, свидетелем которой я только что стал, вынесла на поверхность массу воспоминаний — не о том, что я некогда сделал, а о том, чего я сделать не смог, — о даром потраченных часах, моментах разочарования и навеки упущенных возможностях — упущенных, потому что время уже съело колоссальную часть моей жизни, и мне ее было не вернуть. Я одновременно завидовал Йемону и чувствовал жалость к себе, ибо увидел его в такой момент, после которого все мое счастье показалось тусклым и унылым.

Страшно одиноко было сидеть на той скамье, пока сеньор Лопо глазел на меня из-за прилавка будто черный маг — житель страны, где белому человеку в вельветовой куртке нечего было делать, где его бесконечные шатания не находили никаких извинений. Я просидел там минут двадцать, выдерживая на себе взгляд продавца, а потом поехал обратно к дому Йемона, надеясь, что они уже закончили.

Я предельно осторожно подъезжал к дому, но Йемон встретил меня радостными воплями раньше, чем я свернул с дороги.

— Езжай назад! — орал он. — Нечего свои пролетарские проблемы сюда возить!

Я смущенно улыбнулся и подкатил к патио.

— Только страшное несчастье, Кемп, могло тебя в такую рань сюда принести, — с ухмылкой произнес Йемон. — Что стряслось — газета закрылась?

Я покачал головой и вылез из машины.

— Я меня было раннее задание в аэропорту.

— Вот и славно, — сказал он. — Ты как раз к завтраку поспел. — Он кивнул в сторону хижины. — Шено там стряпает — мы только-только с утреннего купания.

Я прошел к краю пляжа и огляделся. Внезапно мне страшно захотелось скинуть с себя одежду и броситься в воду. Солнце палило вовсю, и я с завистью взглянул на Йемона, на котором были только черные трусы. Стоя там в куртке и галстуке, я чувствовал себя сборщиком налогов. По лицу стекал пот, а влажная рубашка липла к спине.

Тут из дома вышла Шено. По ее улыбке сразу можно было понять, что она признала во мне того самого дегенерата, который взбесился в самолете. Я состроил нервную улыбку и поздоровался.

— Я тебя помню, — сказал она, и Йемон рассмеялся, пока я лихорадочно искал, что бы еще сказать.

На Шено было белое бикини, волосы падали ей до пояса. Теперь в ней не было решительно ничего от секретарши; скорее она виделась диким и чувственным ребенком, который отродясь не носил на себе ничего, кроме двух полосок белой ткани и теплой улыбки. Роста Шено была очень невысокого, но форма тела делала ее крупнее. Вовсе не хрупкое, неразвитое телосложение большинства невысоких девушек, а плотная округлость, что представлялась сплошь бедрами, ягодицами, сосками и длинноволосым теплом.

— Я зверски голоден, — сказал Йемон. — Как насчет завтрака?

— Почти готов, — ответила Шено. — Хочешь грейпфрут?

— Еще как, — отозвался он. — Садись, Кемп. Брось ты свои переживания. Хочешь грейпфрут?

Я покачал головой.

— Черт, да не будь ты таким учтивым, — сказал он. — Я же знаю, что хочешь.