— Непременно, — откликнулся я.

Остаток дня я провел в библиотеке и ушел оттуда в восемь. На выходе из здания я столкнулся с входящим туда Салой.

— Чем сегодня заняться думаешь? — спросил он.

— Ничем, — ответил я.

Сала явно обрадовался.

— Вот и славно. Мне нужно кое-какие фотографии в местных казино сделать — присоединиться не желаешь?

— Желаю, — сказал я. — А прямо так идти можно?

— Да, черт возьми, — кивнул он и ухмыльнулся. — Все, что тебе нужно, это галстук.

— Хорошо, — сказал я. — Я сейчас к Элу — подходи, когда закончишь.

Сала кивнул.

— Буду минут через тридцать. Надо одну пленку обработать.

Вечер был жарким, и береговая линия кишела крысами. В нескольких кварталах от здания редакции стоил на приколе огромный лайнер. Тысячи разноцветий мерцали на его палубе, а изнутри доносилась музыка. Внизу у сходней толпились, как мне показалось, американские бизнесмены и их жены. Я перешел на другую сторону улицы, но воздух был так недвижен, что я по-прежнему отчетливо слышал их болтовню — радостные полупьяные голоса откуда-то из американской глубинки, из какого-нибудь невзрачного городишки, где они проводили по пятьдесят недель в году. Я остановился в тени старинного пакгауза и прислушался, чувствуя себя человеком, вовсе лишенным родины. Туристы меня не видели, и я несколько минут слушал голоса из Иллинойса, Mисссури и Канзаса, слишком хорошо их распознавая. Затем, но прежнему стараясь держаться и тени, я двинулся дальше и повернул на холм к Каллс-О'Лири.

В квартале перед Элом было полно народу: старики сидели на ступеньках, женщины то и дело входили и выходили, дети гонялись друг за другом по узким тротуарам, из открытых окон звучала музыка, голоса что-то бубнили на испанском, из грузовика с мороженым доносилось позвякивание «Колыбельной» Брамса, а дверь Эла заливал мутный свет.

Я прошел в патио, по пути заказав гамбургеры и пиво. За одним из дальних столиков в одиночестве сидел Йемон, внимательно изучая какие-то записи в блокноте.

— Что там такое? — поинтересовался я, усаживаясь напротив.

Он поднял взгляд, отталкивая блокнот в сторону.

— А, этот чертов рассказ про эмигрантов, — устало ответил он. — Его надо было сдать еще в понедельник, а я даже не начал.

— Что-то объемное? — спросил я.

Йемон взглянул на блокнот.

— Н-да… для газеты, пожалуй, слишком объемное. — Он посмотрел на меня. — Насчет того, почему пуэрториканцы уезжают с Пуэрто-Рико. — Он покачал головой. — Я всю неделю откладывал, а теперь, когда здесь Шено, дома этим заниматься ни черта не могу…

— А где ты живешь? — спросил я.

Он одарил меня широкой улыбкой.

— Тебе обязательно следует посмотреть — прямо на пляже, милях в двадцати от города. Красотища! Нет, тебе непременно следует посмотреть.

— Звучит заманчиво, — отозвался я. — Мне бы и самому что-нибудь такое присмотреть.

— Тебе нужна машина, — сказал Йемон. — Или как у меня — мотороллер.

Я кивнул.

— Ага, с понедельника начну подыскивать.

Сала прибыл в тот самый момент, когда Гуталин вышел с моими гамбургерами.

— Мне три таких же, — рявкнул Сала. — По-быстрому — я чертовски спешу.

— Все работаешь? — спросил Йемон.

Сала кивнул.

— Только не на Лоттермана. Это для старины Боба. — Он закурил сигарету. — Моему агенту нужны кое-какие снимки из казино. Не так легко их заполучить.

— Почему? — спросил я.

— Нелегальщина, — объяснил Сала. — Когда я только-только сюда приехал, меня застукали за фотографированием в «Карибе». Пришлось с комиссаром Роганом повидаться. — Он рассмеялся. — Он спросил меня, каково бы мне было, если бы я сфотографировал какого-нибудь несчастного ублюдка у рулетки и этот снимок появился бы в газете его родного городка аккурат перед тем, как он захотел бы взять ссуду в банке. — Он снова рассмеялся. — Я ответил, что мне было бы глубоко плевать. Я, черт возьми, фотограф, а не работник сферы социальных проблем.

— Да ты просто террорист, — с улыбкой заметил Йемон.

— Ага, — согласился Сала. — Теперь меня здесь знают — приходится вот этим орудовать. — Он показал нам миниатюрный фотоаппаратик чуть больше зажигалки. — Мы с Диком Трейси заодно, — сказал он с ухмылкой. — Они все у меня попляшут.

Тут Сала перевел взгляд на меня.

— Ну что, день уже прошел — есть предложения?

— Какие предложения?

— Ты сегодня первый день на работе, — пояснил он. — Кто-то наверняка уже предложил тебе сделку.

— Ничего подобного, — сказал я. — Я только познакомился с Сегаррой… и с типом по фамилии Сандерсон. Чем он, кстати говоря, занимается?

— Пиарщик. Работает на «Аделанте».

— На правительство?

— В каком-то смысле, — сказал Сала. — Народ Пуэрто-Рико платит Сандерсону, чтобы он приукрашивал его имидж в Штатах. «Аделанте» — это такая большая контора по связям с общественностью.

— А когда он на Лоттермана работал? — спросил я. В старых номерах «Ньюс» мне несколько раз попадалась колонка Сандерсона.

— Он был здесь с самого начала — около года проработал, а потом связался с «Аделанте». Лоттерман бухтит, будто они его нагло переманили, но на самом деле потеря невелика. Он пустышка, настоящий мудозвон.

— Ты про того кореша Сегарры? — спросил Йемон.

— Ну да, — отозвался Сала, рассеянно очищая гамбургеры от латука и помидоров. Затем он быстро съел их и встал. — Идем, — сказал он, глядя на Йемона. — Может, немного развеешься.

Йемон покачал головой.

— Мне надо добить этот проклятый рассказ, а потом рулить прямо к дому. — Он улыбнулся. — Я ведь теперь семейный.

Расплатившись, мы вышли к машине Салы. Верх был опущен, и получилась превосходная, быстрая поездка по бульвару к Кондадо. Дул прохладный ветерок, а рев маленького мотора путался в деревьях у нас над головами, пока машина виляла в уличном потоке.

Казино «Карибе» располагалось на втором этаже — просторное дымное заведение с темными драпировками на стенах. Сала захотел работать один, так что у входа мы разделились.

Я остановился у стола, где играли в очко, но там все так тоскливо смотрелись, что я перебрался поближе к игрокам в кости. Здесь было куда веселее. Группа матросов, расположившихся вокруг стола, увлеченно орала, пока кубик прыгал по зеленому сукну, а крупье, будто ошалелые садовники, отгребали туда-сюда круглые фишки. Среди матросов попадались инородные вкрапления в виде мужчин в шелковых костюмах и смокингах. Курили они преимущественно сигары, а изъяснялись с нью-йоркским акцентом. В облаке дыма у меня за спиной один такой типаж представился как «самая большая шишка во всем Ныо-Джерси». Я с некоторым любопытством обернулся и увидел, как «шишка» сдержанно улыбается, пока стоящая рядом женщина бьется в припадке дикого смеха.