На следующее утро я встал пораньше и отправился искупаться. Солнце жарило от души, и я несколько часов проторчал на берегу, надеясь, что никто не заметит мою нездоровую нью-йоркскую бледность.

В половине двенадцатого я влез в автобус у отеля. Свободных мест не оказалось, и мне пришлось стоять. Воздух в автобусе был как в парилке, но никого это, похоже, не трогало. Все окна были закрыты, и вонь стояла просто невыносимая. К тому времени, как мы добрались до Пласа-Колон, я весь вымок от пота и испытывал жуткое головокружение.

Спустившись по холму к зданию «Ньюс», я опять увидел там толпу. Некоторые притащили с собой здоровенные транспаранты, а другие просто сидели или прислонялись к припаркованным машинам, время от времени выкрикивая что-то любезное в адрес входивших и выходивших. Я постарался не обращать внимания, но один мужик направился вслед за мной, размахивая кулаками и что-то крича на испанском, пока я спешил к лифту. Я попытался поймать его дверцами, но он ловко отскочил, когда они закрылись.

Пока я шел по коридору к отделу новостей, оттуда доносились чьи-то истошные вопли. Открыв дверь, я увидел стоящего посреди комнаты Лоттермана. Размахивая свежим номером «Эль-Диарио», он грозил кулаком маленькому блондинистому мужичонке и орал:

— Моберг! Ты, пьянь вонючая! Твои дни сочтены! Если что-то случится с телетайпом, на его ремонт уйдет все твое выходное пособие!

Моберг молчал как рыба. Судя по его виду, ему было самое время в больницу. Позднее я узнал, что около полуночи, вусмерть налимонившись и пребывая в состоянии буйной невменяемости, Моберг забрел в отдел новостей и нассал на телетайп. И сверх того мы могли первыми опубликовать новости об убийстве на берегу, но сигнал от полиции принял опять-таки автопилотный Моберг. Лоттерман снова его проклял, а затем повернулся к только только вошедшему Сале.

— А ты, Сала, вчера где был? Почему у нас с этого убийства ни никаких фотографий?

Сала изобразил удивление.

— Что за черт? Я закончил в восемь. Вы думаете, я буду двадцать четыре часа в сутки вкалывать?

Лоттерман что-то пробормотал и отвернулся. Тут он заметил меня и поманил к себе в кабинет.

— О Господи! — воскликнул он, усаживаясь. — Ума не приложу, как с такими обормотами работать! Сбегают с работы когда хотят, ссут на дорогостоящее оборудование, без конца нажираются… Просто удивительно, как я еще не спятил!

Я улыбнулся и закурил сигарету.

Лоттерман посмотрел на меня с любопытством.

— От всей души надеюсь, что хоть ты нормальный. Еще одни извращенец стал бы здесь последней каплей.

— Извращенец? — переспросил я.

— Ну-ну, ты знаешь, о чем я. — Лоттерман махнул рукой. — Извращенцы в широком смысле — пьяницы, бродяги, воры… Одному Богу ведомо, откуда они являются.

— Ага, — кивнул я.

— Фунта дерьма не стоят! — с жаром воскликнул он. — Скользят тут как змеи, широко мне улыбаются, а йотом исчезают, ни черта никому не сказав. — Он грустно покачал головой. — Как мне выпускать газету, когда кругом одни алканавты?

— Дело табак, — подытожил я.

— Вот именно, — пробормотал Лоттерман. — Хуже не придумаешь. — Тут он поднял голову. — Я хочу, чтобы ты как можно скорее тут со всем ознакомился. Когда здесь закончим, иди в библиотеку и поройся в старых номерах — сделай кой-какие выписки, выясни, что тут вообще происходит. — Он кивнул. — А потом можешь посидеть здесь с Сегаррой, нашим главным редактором. Я велел ему тебя проинструктировать.

Мы еще немного поговорили, и я упомянул о слухе насчет того, что газета может закрыться. Лоттерман явно встревожился.

— Тебе это Сала наболтал, верно? Ну так не обращай на него внимания — он псих.

Я улыбнулся.

— Очень хорошо. Я просто подумал, что надо спросить.

— Слишком много психов тут околачивается, — рявкнул Лоттерман. — Нам бы немного душевного здоровья.

По дороге в библиотеку я задумался о том, как долго я задержусь в Сан-Хуане — как скоро меня наградят ярлыком типа «змея» или «извращенец», как скоро я начну лягать себя по яйцам или буду покрошен на мелкие кусочки националистическими головорезами. Я помнил голос Лоттермана, когда он звонил мне в Нью-Йорк, — помнил странную отрывистость и загадочные фразы. Тогда я этого не почувствовал, зато теперь узрел воочию. Я почти мог представить себе в тот момент Лоттермана — как он судорожно хватается за телефонную трубку и старается не срываться на крик, пока у его порога собирается толпа, а пьяные репортеры заливают мочой всю редакцию, как он напряженно выдавливает: «Дело верное, Кемп, вы разумно рассуждаете, просто приезжайте сюда, и…»

И вот он я — новый типаж в змеиной яме, пока еще не классифицированный извращенец, щеголяющий пестрым галстуком и рубашкой на пуговицах сверху донизу, — уже не молодой, но и не совсем за бугром — человек на неком рубеже, топающий и библиотеку, чтобы выяснить, что тут вообще происходит.

Я просидел там минут двадцать, когда худощавый импозантный пуэрториканец вошел и похлопал меня по плечу.

— Кемп? — спросил он. — Я Ник Сегарра — есть у тебя свободная минутка?

Я метал, и мы обменялись рукопожатием. Глазки у него были маленькие, свинячьи, а волосы так идеально причесаны, что мне пришла в голову мысль о небольшом парике. Сегарра выглядел как человек, который вполне мог писать биографию губернатора, а также как человек, регулярно посещающий губернаторские вечеринки с коктейлями.

Когда мы проходили по отделу новостей, направляясь в однин из углов к столу Сегарры, мужчина, который, казалось, только что сошел с рекламы самого лучшего рома, закрыв за собой дверь, помахал Сегарре. Затем он подошел к нам — элегантный, улыбчивый, очень загорелый, с лицом истинного американца. В своем сером полотняном костюме он сильно смахивал на дипломата. Он тепло приветствовал Сегарру, и они пожали друг другу руки.

— Какая там любезная толпа на улице, — сказал незнакомец. — Один мерзавец даже харкнул в меня, когда я входил. Надо же — слюны людям не жалко.

Сегарра покачал головой.

— Это ужасно, ужасно… А Эд только продолжает их злить… — Тут он взглянул на меня. — Пол Кемп, — сказал он. — Хел Сандерсон.

Мы пожали друг другу руки, У Сандерсона была крепкая, отработанная хватка, и у меня возникло чувство, что когда-то в молодости его убедили мерить мужчину по силе рукопожатия. Он улыбнулся, затем взглянул на Сегарру.

— Есть время выпить? У меня тут для тебя кое-что интересное.

Сегарра взглянул на часы.

— Да, конечно. Я все равно уже уходить собирался. — Он повернулся ко мне. — Поговорим завтра — идет?

Когда я направился к двери, Сандерсон крикнул мне вслед:

— Хорошо, что ты с нами, Пол. Как-нибудь вместе позавтракаем.