Черты балладного жанра обнаруживаются в таких произведениях конца XVIII – начала XIX в., как «Неверность», «Болеслав, король польский» М.Н. Муравьева, «Алина», «Раиса», «Кладбище» Н.М. Карамзина, «Громвал», «Сон», «Кладбище» Г. П. Камнева, «Ночь в чухонской избе на пустыре» Н. И. Львова, «Ермак», «Старинная любовь» И. И. Дмитриева, «Бедная Дуня» Н. Ф. Остолопова, «Сон невесты» И. И. Козлова и др. Отличительной чертой данных поэтических текстов является жанровый синтез романса, лирической песни, исторических преданий и баллады. К данному периоду утрачивается интерес к традиции французской балладной формы, больший интерес в русской сентиментальной литературе получает вариант англо-шотландской и немецкой баллад, которые явились созвучными эстетике сентиментализма и предромантизма. Первой отечественной балладой, отразившей «русский дух», исследователи называют стихотворение без жанрового обозначения М.Н. Муравьева «Неверность» (1781), которое демонстрирует синтез западной балладной традиции, отечественной литературы и фольклора.

Л. Н. Душина, рассматривая пути становления жанра баллады в русской литературе XVIII в., отмечает синтез баллады и романса как характерную черту многих подобных стихотворений М. Н. Муравьева, Н. М. Карамзина, Н. Ф. Остолопова и др. Жанровое влияние романса отражается на выборе темы неразделенной трагической любви и музыкальной формы. С. С. Яницкая совершенно справедливо отмечает, что «“экзистенциальной” темой романса является тема неразделенной любви, выраженная в форме бессюжетного монолога с прямыми обращениями, риторическими и нериторическими вопросами, восклицаниями, императивами» [265, с. 194].

Романсовые черты стихотворения «Неверность» проявляются прежде всего в легкости стиха, его музыкальности, авторском присутствии и его отношении к происходящему. Балладные черты проявляются в эмоционально-образном строе, элементах таинственности, предрешенности судьбы, власти рока. Наличие событийного сюжета: смерть девушки от неразделенной любви, помощь небесных сил, тень умершей души, возмездие судьбы и т. и. – также позволяет говорить о чертах балладного жанра:

Дух помог ей кончаться

И убавил мученья,

Бедной, ей половину.

Тень возвеялась девы

В рощи добрых усопших.

Тело усопшей осталось

Бездыханно, покойно

И нестрашно, хоть бледно.

Возвратилась улыбка

Беспорочности знаком,

И легли так одежды,

Как быть должны девицы [33, с. 103].

Следует обратить внимание и на идейно-эстетическую функцию пейзажа в произведениях сентименталистов. Природа становится враждебной к герою-изменнику, через языческие и мифологические образы природы усиливается драматическое звучание лиро-эпического повествования. В данном произведении М. Н. Муравьева прослеживается и влияние народных лирических песен, что подтверждается использованием постоянных эпитетов, уменьшительно-ласкательных суффиксов; автор-повествователь выступает как часть балладного мира, сопереживая героям.

В подобном русле создаются и балладные стихи Н. М. Карамзина («Алина», 1790 и «Раиса. Древняя баллада», 1791). Тема неразделенной любви дает толчок к созданию драматического сюжета о судьбе несчастной девушки, покончившей жизнь самоубийством. По утверждению Л. Н. Душиной, баллады Н.М. Карамзина – это «яркий пример переходного романсово-балладного типа» [132, с. 85]. Справедливо и ее утверждение о том, что если «“Алина” Н. М. Карамзина была задумана как романс (в ней представлена романсовая манера описания событий, читателю рассказывается о любви “нежных сердец”; слабо актуализирована роковая сила), то уже “Раиса” и в формальном, и содержательном планах ориентируется на жанр баллады» [132, с. 85]. Н.М. Карамзин выдерживает строгую строфическую композицию, наполняет произведение глубоким драматизмом, трагическая развязка осложняется мотивом рока, предопределенностью судьбы:

Теперь злосчастная Раиса

Звала тебя в последний раз…

«Душа моя покоя жаждет…

Прости!.. Будь счастлив без меня!»

Сказав сии слова, Раиса

Низверглась в море. Грянул гром:

Сим небо возвестило гибель

Тому, кто погубил ее [20, с. 104].

Важную идейно-смысловую функцию в «Раисе» также играет и пейзаж. Он выступает как один из основных композиционных элементов. Романсовая структура данного произведения, по верному замечанию Л. Н. Душиной, трансформируется за счет создания атмосферы чудесного, таинственного как одной из важнейших составляющих балладного жанра. Именно в романтической балладе в структурный центр была поставлена категория «чудесного». Л. Н. Душина указывает на «чудесное» как на силу, «уводящую традиционную “песенность” романса к романтическому типу повествования» [132, с. 87–88].

В дальнейшем развитии жанра баллады мотив таинственной силы, определяющий судьбу героев, ощущение пограничности миров (земного и потустороннего) станут наиболее устойчивыми характерными признаками жанра, что наиболее ярко будет продемонстрировано в творчестве В. А. Жуковского, А. С. Пушкина и др.

Таким образом, уже поэты-сентименталисты в своих балладных опытах обратили внимание на изображение сил, неподвластных человеку; на сюжеты, в которых порой отсутствует прямая авторская оценка; на трагизм развязки, лишающий сюжет иронического оттенка. Все эти черты становятся основополагающими в балладной эстетике в период ее становления. Русские поэты, сочетая в структуре своих произведений западноевропейскую и фольклорную эстетику, создавали атмосферу национальной, русской баллады [см.: 262].

Определенную роль в развитии романтической баллады сыграли такие поэты, как Н. Ф. Остолопов, Г. П. Камнев, И. И. Дмитриев и др. Их творчество отличалось поисковым характером в жанре баллады. Они прежде всего стремились репрезентировать балладный жанр в «русском духе», отыскивали национальные элементы балладной поэтики, пытались сблизить тип карамзинской баллады «Раиса» с элементами русского фольклора, предлагали некие стилизации под «простонародье». Так, «Бедная Дуня» Н. Ф. Остолопова демонстрирует пример подражания народной лирической песне, «Громвал» Г. П. Камнева – сказке. При всех новаторских поисках данных поэтов нельзя сказать, что они создали совершенно новую балладную форму, существенно отличающуюся от карамзинской «Раисы». Жанровая структура многих произведений оказалась размытой, но русские поэты начала XIX в. сыграли определенную роль в распространении новой формы. Они представили удачные образцы применения «русского стиля» к новому жанру. Жанровые поиски начала XIX в. оказались, однако, сравнительно локальными. Поставив важнейшую для баллады проблему местного колорита, авторы не смогли решить ее средствами литературной стилизации. «Раиса» Н.М. Карамзина, казалось бы лишенная внешне характерных национальных примет, так и осталась наиболее значительной из «русских баллад» доромантического периода. «Древняя баллада» Н.М. Карамзина, при всей условности ее «исторического колорита» и «русского содержания», определила собой жанровую модель, к которой в конечном счете восходят все в каком-либо отношении замечательные опыты русских балладников конца XVIII – начала XIX в.

Сюжетные коллизии карамзинской баллады: несчастная любовь, разлука, неожиданный трагический финал, гиперболизация страстей, драматические диалоги, вмешательство в судьбу героев сверхъестественных сил, сжатость повествования – все это становится популярным и в творчестве поэтов первой половины XIX в. По мнению Р. В. Иезуитовой, именно данный факт репрезентирует «Раису» «если не первой по времени, то, несомненно, первой по значению русской литературной балладой, начальной вехой в истории жанра» [147, с. 6]. Первые балладные стихи Н.М. Карамзина и переводной романс «Граф Гваринос» (1789) определяют формальные и содержательные признаки