“небалладой”. Здесь целая цепь незаметных переходов, делающая самый жанр общим, расплывчатым» [249, с. 535]. В творчестве А. Блока, А. Белого этот жанр также четко не выделяется, а лишь ощущается в общей лирической стихии.

Взгляд на жанровую природу баллады в начале XX в. меняется под влиянием остросюжетных баллад Н. Тихонова. Ю.Н. Тынянов обращает внимание на сюжетность его баллад, основанных на «прозаическом», потерявшем «почти все стиховые краски» слове. Исследователь говорит о стремительности развития действия как об индивидуальном качестве тихоновских баллад, но считает их закономерным результатом жанровой эволюции: «Тихонов довел до предела в балладе то направление стихового слова, которое можно назвать гумилевским, обнаружил жанр, к которому оно стремилось» [249, с. 540]. Однако уже в работах Ю. Н. Тынянова отмечается краткость увлечения советского поэта данной жанровой формой. Он указывает на процесс перехода от баллады к эпосу, стихотворному рассказу. Превратившись в стихотворение с фабулой (Б. В. Томашевский), границы баллады стираются, а обновление происходит за счет расширения тематики: «баллады Н. Тихонова, С. Есенина черпают свои сюжеты из событий недавнего прошлого – героической традиции гражданской войны» [151, с. 56].

Следует признать, что в 20-е гг. XX в. в советской поэзии интерес к жанру баллады исчезает, он все активнее вытесняется фельетоном, что подтверждается и многими литературными критиками: «В какой-то степени спор “фельетонистов” с “балладниками” был плодотворным (в своих результатах) соперничеством реалистических и романтических тенденций, движущейся диалектикой злободневного и вечного, субъективного и объективного <…> Художественные принципы фельетона, действительно, во многом полярны балладным. Поэтика фельетона исключает балладную недоговоренность, дымку символической многозначительности, а вместе с тем и “выдуманность”, подчеркнутую обобщенность авторского “я”» [240, с. 19–20]. Данный факт объясняется прежде всего тем, что в советской поэзии баллада более воспринимается как жанр повествовательной поэзии, но ее условность отрицается. Одно из главных требований, предъявляемых к ней, – это достоверность описываемых событий, объективность авторской оценки.

В исследованиях второй половины XX ст. подчеркивается особый, сложившийся в начале 1920-х гг. этап в развитии советской баллады, «тихоновский». А. П. Квятковский склонен рассматривать баллады Н. Тихонова как особую разновидность жанра: «Советская баллада – это сюжетное стихотворение на современную тему, выдержанное преимущественно в остром ритме (“Баллада о гвоздях” Тихонова)» [151, с. 56].

Отечественное литературоведение и критика 1960-х гг. рассматривают балладу как синкретический, подвижный жанр, меняющийся на каждом этапе своего развития. В зависимости от общих тенденций литературного процесса одни качества и элементы структуры баллады выдвигаются на первый план, а другие утрачивают свое значение. Исследователь советского литературоведения А. М. Микешин связывает процесс эволюции литературной баллады с изменениями художественных методов. В частности, он отмечает: «В годы кризиса романтизма и торжества реализма складывается так называемая ироническая (юмористическая) баллада. <…> В годы кризиса поэтического эпоса, возрождения неоромантизма и появления модернизма широкое распространение получает так называемая лирическая баллада <…> В советской поэзии эпохи Отечественной войны подлинного расцвета достигает так называемая эпическая баллада, утратившая фантастический колорит, отмеченная известной ослабленностью лирического начала и сближающаяся по своей жанровой структуре с небольшим сюжетным рассказом о каком-либо героическом подвиге» [194, с. 156]. Чаще всего в советской поэзии балладой называют стихотворение, носящее героико-романтический характер (Э. Багрицкий, А. Безыменский, И. Уткин, А. Жаров, Д. Кедрин и др.).

Утрачивает свои специфические жанровые черты и баллада 1960-1970-х гг., становясь условным понятием. Так, А. Немзер совершенно справедливо задается вопросом, что общего между «Лобной балладой», «Балладой-яблоней», «Балладой-диссертацией» А. Вознесенского [198, с. 221]? На взгляд критика, поэт может назвать балладой любое стихотворение. Как гипотезу он выдвигает мысль: «современную балладу характеризует интеллектуализм при сохранении сюжетности» [198, с. 221].

Следует признать, что в большинстве работ, рассматривающих специфику бытования и развития современной баллады, все чаще звучит мысль о том, что некоторые стихотворения названы балладой весьма условно [см.: 76; 198]. Несмотря на то, что в отечественном литературоведении сложилась достаточно длительная традиция в изучении баллады, все же до сих пор основными проблемами современного литературоведения остаются проблемы определения ее родового начала, особенностей жанрового синтеза, роли балладной условности, специфики образа автора.

Заметим, что и в исследованиях конца XX – начала XXI в. продолжаются дискуссии о родовой принадлежности баллады. Все чаще литературными критиками высказывается мысль о синтетическом характере современной литературной баллады, сочетающей в себе эпические, лирические и драматические черты (А. Н. Алексеева, И.М. Бенатова, Т. И. Воронцова, Н. А. Лобкова, Д. М. Магомедова, Н. Р. Мазепа, Э. М. Джрбашян, Б. А. Лозовой, А. М. Микешин, И. А. Спивак и др.). Так, например, И. М. Бенатова, говоря о наиболее характерных особенностях литературной баллады, указывает на наличие в балладной структуре трех элементов: лирики, эпоса и драмы. При этом, как отмечает исследователь, «равновесие элементов в структуре баллады может нарушаться, однако их взаимодействие в классической балладе предполагает приблизительно равные пропорции эпического, лирического и драматического материала. Отступления от триединства возможны лишь в определенной мере» [90, с. 28]. Принимая во внимание данные взгляды современных литературоведов, мы все же считаем, что баллада – это лиро-эпический жанр, где соотношение эпического и лирического на разных этапах ее развития может быть различным, а «драматизм может пронизывать жанровую структуру баллады как качество» [137, с. 33].

С определением родовой доминанты исследователи связывают и специфическую роль образа автора в балладном сюжете. Именно исходя из своей эпической основы, повествование о людях и событиях в балладе дается объективно, «без вмешательства и даже без прямой оценки автора <…>. Свое отношение к событиям автор при этом либо совсем не раскрывает, либо раскрывает лишь частично» [232, с. 123–124]. Несмотря на наличие в балладе элементов субъективного переживания, в ней, как отмечают исследователи, часто отсутствует лирический герой, поэтому персонажи предстают перед читателем в «качестве третьих лиц» [232, с. 157].

От фольклорной баллады литературная берет завершенное и замкнутое в пространстве и во времени событие, которое подчеркнуто разворачивается в «другом» мире. Справедливо по этому поводу утверждение С. И. Ермоленко: «Дистанция между миром баллады и творящим этот мир автором способствует созданию иллюзии “автономности” балладных персонажей. Автор не “растворяется” в герое, сообщая ему свои мысли и переживания. Напротив, он “отчуждает”, отстраняет от себя героя как принадлежащего к иной жизненно-ценностной системе (и именно вследствие этого “отчужденного”), делая “отчужденное сознание” единственным субъектом балладного действия, целиком определяющего его течение и развязку» [135, с. 7]. Поэтому автор в балладном сюжете отделен от события, что и придает ему определенный драматизм, герои раскрываются субъективно. Они представлены в непосредственной борьбе желаний, страстей, стремлений.

Не менее актуальной проблемой современного отечественного литературоведения остается и проблема жанрового синтеза баллады с другими жанрами, как фольклорными, так и литературными.