— Ну, что так долго? Я вам постелила в гостиной. Я пошла спать.

— Его у вас нет? — спросила я, сама понимая всю нелепость своего вопроса.

— Кого? Твоего Сережи? Нет. Вы поссорились, что ли?

— Марин, он пропал, — сказала я.

— Как «пропал»? Что случилось-то? Подожди, ты куда?

— Я пойду опять его поищу, может быть, он заблудился! — крикнула я, сбегая вниз по лестнице.

Конечно, я его не нашла. Он просто повернул в переулок, поймал там такси и уехал.

— А что ты так удивляешься? — сказал он мне, когда я наконец поймала его по телефону. — Конечно, я испугался: я не привык получать скалкой по лбу от разъяренных матерей.

— А обо мне ты не подумал?

— Ну, понятно, что ее ярость была направлена на меня, тебя она очень любит и ничего тебе не сделает. Так что это я был в опасности из-за собственного благородства — захотелось вот тебя проводить, и видишь, чем это обернулось? Я решил спасаться.

— И куда же ты делся? Я тебя искала, ты как испарился.

— Помню, что бросился куда-то в кусты, поцарапался, оказался в каком-то незнакомом месте. И вдруг рядом со мной останавливается такси, как по волшебству. Возникло из пустоты. Я посчитал, что это знак. Проверил, а у меня в кармане десятка. Я махнул рукой и поехал.

— Слушай, я потрясена. Чтобы ты да растратился на такси? Ты теперь, наверное, несколько дней будешь на воде и хлебе сидеть, чтобы у тебя дебет с кредитом сошелся.

Значит, на себя он денег не жалел, а на мне экономил! Меня это сильно задевало, я привыкла к поведению отца, который денег, никогда не считал и обожал широкие жесты. Меня учили, что жадность в мужчине непростительна.

Первая настоящая ссора произошла у нас с Громовым именно из-за денег, или, скорее, из-за разного подхода к тому, что они обозначают. Для него деньги были деньгами, для меня — знаком.

Я попросила у него старые номера «Гонзо». И он отказался отдать их мне просто так, «безвозмездно», а предложил купить. Я просто дар речи потеряла, когда он стал требовать у меня деньги.

— Ты что, совсем обалдел? — я пока еще не до конца верила в серьезность его намерений.

— Это ты обалдела, если считаешь, что я просто так отдам тебе результат огромного труда, и не только моего, заметь.

— Это же твой журнал! Вот и дай мне его!

— Это моя работа. Журнал — это моя работа. Я на службу не хожу и нигде зарплату за то, что просиживаю штаны с девяти до шести, не получаю. Журнал — мой основной заработок. Я денег у отца, как ты, не беру. Я печатаюсь иногда то там, то здесь, но живу-то именно на деньги от продажи журнала. Ты должна это понимать и уважать!

— Я уважаю, и даже очень! Но ты пойми, то, что ты хочешь взять с меня деньги, — это… ну, я не знаю…

Я не могла сказать: «Ведь я — твоя девушка», потому что мы никогда не обсуждали природу наших отношений: я как-то сразу поняла, что надо радоваться дню сегодняшнему, а о дне завтрашнем лучше не задумываться. Каждый раз, расставаясь с Громовым, я не знала, когда будет продолжение, когда он позвонит или встретится со мною. Он постоянно держал меня в подвешенном состоянии, я была в тревожной неизвестности. Условия диктовал он, и я знала, что вопросы из серии «какие у нас отношения» лучше не задавать.

Даже в невинной просьбе подарить мне журналы Громов увидел покушение на свою независимость, намек на какие-то особые отношения между нами, и сразу поставил меня на место.

— Почему я должен делать для тебя исключения? Если я всем своим знакомым начну раздавать журнал бесплатно, то на какие шиши мне существовать? Что ты кобенишься? У тебя денег куры не клюют. Вот три номера, лучшие — я специально для тебя отобрал. Гони тридцатку — мне срочно бабки нужны.

Подтвердились мои самые худшие опасения — я для него просто еще одна знакомая, а никакое не исключение. Все наши ночные приключения, многочасовые разговоры по телефону, мои откровения — все это ерунда, я все себе напридумывала.

— Да подавись ты своим сраным журналом! — еле сдерживая слезы, закричала я и выбежала из его квартиры, громко хлопнув дверью на прощанье. Я думала, что он побежит за мной, остановит, попросит прощенья, но меня ожидало горькое разочарование. Громов и бровью не повел. Ночью, в наше обычное время — часа в два, — он не позвонил. Последнее время, когда я не была с ним, я не могла заставить себя выйти из дома, мне было скучно со всеми, я просто физически мучилась в любой компании и ждала, когда можно будет убежать, забиться в свою комнату и ждать его звонка. Я брала телефон к себе и дежурила около него, боясь отойти, потому что второй аппарат стоял в спальне родителей, рядом с отцом, и если я не успевала сразу снять трубку, то звонок или будил отца, или он даже успевал ответить сам.

— Да! Кто это? — орал он бешеным голосом, разбуженный часа в три ночи.

— Это Сережа, — неизменно вежливо отвечал Громов.

— Это меня, — пищала я по второму аппарату. — Повесь трубку.

— Что за мудак этот твой Сережа? — выговаривал мне отец на следующий день. — Какой мужчина будет говорить «Сережа», он же не мальчик уже. Ты долго такого мудака искала?

— А что такого? Как надо? Сережа — очень красиво, мне нравится.

— Сказал бы «Сергей», по крайней мере. И потом, почему он звонит в такое время? Где он был, чем занимался? Ты-то дома была? Ты понимаешь это или ты совсем не в состоянии соображать?

Я ничего не хотела понимать, я просто ждала, когда Сережа мне позвонит. После этой дурацкой ссоры Громов не позвонил ни на следующий день, ни еще через два. Звонить самой гордость мне не позволяла. Я ждала очередного рок-фестиваля, который должен был открыться через пару дней.

Второго сентября я стояла одна у огромного окна в своей новой школе и оглядывалась. Все было не похоже на то, к чему я привыкла. Вокруг творился настоящий бедлам. Все носились, орали, плевали, матерились, смеялись, толкались, короче, вели себя как нормальные живые люди, и никто их не призывал к порядку. «Ну и сумасшедший дом!» — с удовольствием думала я. Мне здесь нравилось, здесь пахло жизнью.

Довольно увесистый удар по плечу прервал мои размышления.

— Привет! Меня зовут Марина. Марина Воинова. А тебя? Ты же новенькая? — передо мной стояла и улыбалась очень красивая девочка со светлыми волосами и яркими, какими-то летящими голубыми глазами.

— Алиса Бялая, — с достоинством произнесла я.

— Ого! Какое имя! Звучит гордо, — в голубых глазах плясали чертики. Не поймешь, говорит серьезно или прикалывается. — Ну, ладно, пойдем в класс, я тебя со всеми познакомлю. Сядешь со мной, — и, обняв за плечи, она повела меня в класс.

Марина была крута! Эта уверенная манера самой популярной девочки в классе, которой совершенно плевать на свою популярность, сразу пленила меня. Я никогда не была популярной. Я любила быть в центре внимания и часто там оказывалась благодаря своим словам или поступкам, но мне было важно всегда иметь возможность отойти в тень, спрятаться в своем углу, где никто меня не достанет. Наверное, Марину привлекало мое умение отстраняться и способность завестись на полную катушку за секунду и отчебучить что-нибудь такое, чтоб у всех пачки отвисли. Прыгнуть там со второго этажа из школьного окна прямо к ногам директора и как ни в чем не бывало сказать ему: «Добрый день. Здравствуйте. Необычайно хорошая погода сегодня, не правда ли?» — к вящему восторгу зрителей.