перстень с бирюзой, чтобы определить, не фальшивый ли камень. Он сказал: «Бирюза не поддельная». Тогда Леля спросила: «Сколько рэ можно заплатить за такую прелесть?» — «Пятьсот рублей». — «Однако!»— удивленно воскликнула Кудряшкина и сразу ушла.

— Она что, у кого-то хотела купить этот перстень? — уточнил Бирюков.

Фарфоров повел сутулыми плечами.

— Я не понял, чего Леля хотела: купить или продать. Но в том, что это был перстень Геннадия Зоркальцева, не сомневаюсь ни на йоту. Геннадий покупал перстень с рук и так же, как Кудряшкина, приносил его мне, чтобы определить стоимость.

— Вы сказали об этом Кудряшкиной?

— Нет, разговор с Лелей был лаконичным. Я не переношу ее присутствия.

Антон извинился перед Фарфоровым за отнятое время и поднялся из кресла. Вадим Алексеевич проводил его до двери. Расставаясь, дружелюбно пожал протянутую руку.

Теплый солнечный вечер заметно поугас, когда Бирюков вошел в сумрачный подъезд девятиэтажного дома, где находилась квартира Лели Кудряшкиной. Остановившись перед знакомой дверью, нажал кнопку электрического звонка — звонок не работал. Пришлось постучать. В квартире никто не отозвался. Антон постучал сильнее — опять тишина= После третьей попытки открылась соседняя дверь слева. Выглянувшая на лестничную площадку белоголовая чистенькая старушка с прищуром оглядела Бирюкова:

— Ленка сегодня чего-то подзадержалась на работе. Должно, позднее заявится.

— Во сколько, примерно? — спросил Антон и посмотрел на часы, показывающие пять минут десятого.

— Дак, кто ее, молодуху, знает, во сколько. Придет, не беспокойся. Она всегда ночевать домой приходит, — старушка еще раз окинула Антона взглядом. — Ты, милок, случаем, в телевизерах не разбираешься?.. В прошлом месяце чего-то речь отнималась, а теперь соображение пропало.

— У кого? — занятый своими мыслями, спросил Бирюков.

— Дак, у телевизера. Речь слышна, а соображения нету.

— Ах, изображение… — Антон засмеялся. — Давайте, бабуся, посмотрим, почему он «соображать» перестал.

Следом за старушкой Бирюков вошел в комнату с каким-то необычным для городской квартиры крестьянским уютом. Электрическую лампочку под потолком укрывал оранжевый абажур, со старомодного карниза, укрепленного над широким окном, спускались тюлевые шторы, сквозь которые виднелась лоджия, усаженная, словно палисадник, яркими цветами. Пол в комнате, между старинным резным буфетом и круглым столом на изогнутых ножках, устилали пестрые домотканые половики. Сбоку от окна, в углу, стоял «Рекорд» с небольшим экраном. Антон подошел к телевизору, щелкнул кнопкой стабилизатора и стал искать причину, отчего «пропало соображение». Неисправность оказалась пустяковой — надо было всего лишь отрегулировать частоту строк. Видимо, старушка стирала с телевизора пыль и нечаянно повернула регулятор. Когда «Рекорд» заработал, она радостно всплеснула руками:

— Смотри-ка! Еще чище стал казать! — И повернулась к Бирюкову. — Сколько, милок, за ремонт возьмешь?

Антон засмеялся:

— Я ничего не ремонтировал. Если можно, посижу с полчасика у вас, подожду Кудряшкину.

— Сиди! Ты по какому делу к Ленке?

— Кое-что узнать надо.

— Коль надо, узнаешь. У нее что на уме, то и на языке. Простецкая девка. Вот сожитель у нее был, Мишка, тот другой закваски. Прикидывался ученым работником, по дальним командировкам колесил, а как милиция разобралась… — старушка заговорщицки понизила голос до шепота. — Книжками, сукин сын, спекулировал. И, видать, крупно ворочал. Когда после суда имущество из квартиры стали забирать, полнехонький грузовик одними книгами нагрузили. Ленка-то в панику ударилась, как Мишку посадили. Прибежала ко мне в слезах: «Чо теперь делать, баба Зина? Без копеечки осталась, хоть в петлю полезай». — «И-и-и, — говорю, — в твои ли годы о петле думать! Устраивайся на работу, берись за ум да подыскивай настоящего мужа, а не сожительствуй с разными проходимцами». Полный вечер вправляла Ленке мозги. Послушалась. На завод поступила, дырки какие-то там сверлит. А чо?.. Если с душой, можно и на дырках хорошо зарабатывать. Теперь Ленка повеселела. Выпивку бросила, не курит, из парней никого не водит. Редко по воскресеньям забегает к ней один. Наружностью видный, а по манере поведения — чижик-пыжик с крашеными волосами. Работает, Ленка сказала, Карлсоном в ресторане…

Бирюков улыбнулся:

— Наверное, гарсоном? По-русски— официантом.

— Может, и так. Я иностранных слов не понимаю. Знаю, по телевизеру Карлсона показывают, который с моторчиком, как самолет, летает.

Бирюков, словно уставший спортсмен на дальней дистанции, почувствовал второе дыхание. Разговорчивая старушка показалась ему бесценным кладом. От нее можно было получить сведения не только о Леле Кудряшкиной, но и о семье Харочкиных, живущих, как выяснилось, «дверью напротив». Осторожно задавая вопросы, Антон едва успевал запоминать информацию. Прежде всего баба Зина — так называли старушку соседи, а по паспорту Зинаида Григорьевна Петелькина — «обсказала» Антону свою судьбу. Жизнь ее прошла в колхозе. Ровно полвека трудилась дояркой, теперь на заслуженной пенсии. Перебраться из деревни в город сманила внучка Верка — по фамилии тоже Петелькина. Верке двадцать четыре года. Замуж пока не собирается. Работает водителем троллейбуса на пятом маршруте и до того «принципиальная», что даже родную бабку, когда та едет в ее троллейбусе, заставляет расплачиваться за проезд. Учится Верка на третьем курсе заочного института — хочет стать начальницей над всеми троллейбусами. Сегодня внучке выпала вечерняя смена, поэтому придет с работы в первом часу ночи. К городской жизни баба Зина, можно сказать, уже привыкла, весь Новосибирск вдоль и поперек объездила. С соседями живет мирно, хотя такие, как Харочкины, ей очень даже не нравятся.

— Почему? — спросил Антон.

— Ну их к лешему… — старушка махнула сухонькой рукой. — О себе много заботятся. Когда вот эту, где живем, кооперативную многоэтажку распределяли, так Евген Евгеныч дополнительно к своей квартире хотел и Веркину заграбастать. Дочка, видишь, у Харочкиных на выданье, Анжелка. Себе плановали — трехкомнатную, где теперь живут, а дочке — Веркину. Хорошо, начальство городское на дыбы поднялось за Верку, не то облизнулась бы моя внучка с кооперативом.

— А как вообще Харочкины?..

— Куркули. Раньше таких раскулачивали.

— Дочь их как?

— Анжелка… Непутевая. И внешностью не удалась, и по манере поведения никуда не годится. Табак курит в открытую при родителях, выпивает без меры. Нынче в майские праздники чуть тепленькая подъехала на такси к дому. Какие-то ребята с ней были, куражилась перед ними, — старушка понизила голос. — Не знаю, насколько правда, Ленка Кудряшкина на днях сообщила мне новость, будто забеременела Анжелка и сама не знает: то ли от учителя, то ли от ресторанного Карлсона… Этот — ресторанный — вроде бы не прочь жениться на Анжелке, но такое приданое заломил, что у Людмилы Егоровны и Евген Евгеныча уши завяли… Ничего, очухаются — заплатят жениху, сколько ни запросит.

— Такие богатые?

— Очень даже. Ты, милок, зашел бы к ним для интересу. Правда, грязновато в квартире, но чего только нет!.. — старушка подняла глаза к