чем они, больше, чем они когда-либо смогут. Оно стало причиной, ради которой стоило жить, а не более медленным и величественным способом умереть.

Она остановилась. Ее мышцы подергивались, пальцы саднили. Она была на высоте ста футов над самым верхним слоем листьев, впервые за много дней видя окружающий мир. Она знала, что спуск отнимет у нее все силы, если она действительно уже не зашла слишком далеко. Ветер хлестал ее, но она не отступит, не увидев того, за чем пришла. Испытывая боль, она прислонилась к стене.

Руины стояли почти точно в центре Леса. На юге темные холмы вплотную подступали к краю кратера. Мерцание отраженного солнечного света отмечало место, где могучая Ансиндра прорезала стену кратера и устремлялась прочь, в глубину ущелья. Над этим ущельем висел туман, а за ним виднелись горы, более низкие, чем холодные вершины, через которые они прошли, но все равно жестокие и неприступные. И к тому же бесконечные: если бы они каким-то образом выбрались из этого леса, у них не было бы другого выбора, кроме как отважиться подняться в эти горы — без проводника, который когда-либо ступал туда, без представления о том, что лежит за их пределами.

Или почти никакого.

Ниже по течению, между горами и морем, есть надежда. Странное сообщение из Васпархавена, Храма Пауков. Она вспомнила о нем с внезапной иронией. Надежда. Может быть, это место где-то там, спрятанное в этом огромном и капризном лабиринте мира. Но что оно такое? Сообщение казалось жестоким — все равно что показать монету нищему, а потом выбросить ее в поле.[3]

Она осторожно повернулась лицом к северу. Там поднимался увенчанный снегом горный хребет, через который они прошли, — темный и массивный. Было удивительно думать, что тропинка змеилась через эти вершины и снова спускалась к городу, где они оставили свой корабль, их единственную реальную надежду на спасение. Не говоря уже о родственниках, братьях и сестрах по клану, ее дедушке... и Таликтруме.

Он был там, в Масалыме. Единственный икшель в этом огромном городе. Ее возлюбленный, изгнавший себя сам. Изгнавший из-за невозможной, удушающей нужды их клана.

Я должна быть с тобой. Я должна тебя разыскать.

Чепуха, конечно. Таликтрум отверг ее, назвал развлечением. Если бы Майетт бросила и корабль, и эту экспедицию, если бы она каким-то образом нашла его в этом огромном темном городе-улье, Таликтрум только назвал бы ее дурой. И был бы прав. Майетт покончила с глупостями: она тоже принимала решения, выбирала сторону. Она выбрала странную судьбу — сражаться бок о бок с гигантами, заклятыми врагами, за абстракцию под названием Алифрос. Но Майетт знала, что́ она и Энсил могли им дать, как навыки икшель могли помочь им всем выжить. Каждый в клане был уверен в своей полезности.

Это была не страсть, не «звездный свет в крови», как говорили поэты, не то блаженство, которое она испытывала, когда Таликтрум был самым лучшим, когда ему удавалось быть любящим и добрым. Но это было хорошо, они были хорошими; даже Герцил простил ее и обнял. Она посмотрела вниз, прикидывая свой спуск.

Затем она нахмурила брови. Что загораживает солнце?

Инстинкт сработал слишком поздно. Рука Майетт метнулась к ножу, но сокол уже был над ней, серые крылья заслонили ее обзор, пронзительный крик разорвал воздух. Когти длиннее ее руки впились в ее плоть.

Она была раздавлена, едва могла дышать. Но когда сокол отлетел от башни, ей удалось переложить нож из наполовину прижатой руки в зубы. Ее мысли взорвались. Она упадет. Она умрет. Она высвободит руку, ударит птицу, овладеет ею, заставит приземлиться. Не сдаваться. Не сдаваться. Когти шевельнулись. Ее рука высвободилась.

Она тут же вонзила нож в лапу сокола. Его реакция была быстрой и яростной, резкий рывок в сторону, и Майетт была отброшена — она, кружась, падала, падала навстречу своей смерти. Солнце кружилось, земля вращалась вокруг нее, стена башни проносилась мимо все быстрее и быстрее, она была мертва, она наверняка была мертва, жизнь, полная похоти, горечи и ярости...

Сокол выхватил ее из воздуха. Майетт почувствовала, как напрягся его черный клюв, когда он вырывался из пике — тяга земли была такой сильной, что у нее кровоточили уши. Затем они поднялись над верхним слоем листьев и полетели на юг, и сокол снова взял ее в свои когти, теперь скользкие от пролитой ею крови. Один глаз, кораллово-красный и блестящий, был устремлен на нее.

— Если ты будешь драться со мной, — отчетливо произнес сокол, — я буду щипать твою руку, пока она не умрет.

Глава 2. ПЛОТЬ, КАМЕНЬ И ДУХ

11 модобрина 941

240-й день из Этерхорда

Могучие — нищие, дитя. Они гремят серебряными кубками на обочине дороги, умоляя о любви.

Народная песня длому

Сандор Отт расхаживал по каюте по кругу. Его движения, как всегда, были плавными, размеренными, предельно точными. Он не произносил неподготовленных слов, не издавал небрежных звуков; его старое, покрытое шрамами лицо выражало только то, что он хотел. Его руки свободно свисали; на поясе ножны с ножом. Пока он расхаживал, его взгляд был прикован к центру круга: к тому месту, где капитан Нилус Ротби Роуз сидел, хмурясь и ерзая, на стуле, едва вмещавшем его тушу.

Глаза капитана были налиты кровью, рыжая борода была неухоженной. Он сидел в своей собственной дневной каюте под пристальным взглядом ассасина. Этот стул он обычно уступал наименее желанному гостю за своим обеденным столом.

Роуз скрестил на груди свои крепкие руки. Сандор Отт продолжал кружить. По какой-то причине он также захватил с собой свой длинный лук — огромный, испачканный, свирепый — и прислонил его рядом с кормовыми галереями. А также несколько стрел. Тренировка по стрельбе? Будет стрелять по чайкам из окна? Роуз почесал затылок, стараясь не выпускать старого убийцу из виду.

Может быть, он никогда и не заговорит. Возможно даже, что его мысли были вовсе не о капитане, сколько бы он ни сверлил его взглядом. Некоторые люди строгали палочки, когда сосредотачивались. Сандор Отт мучил людей, лишал их уверенности, терзал сомнениями.

В пределах досягаемости капитана стоял маленький столик, а на нем — бутыль с вином. Роуз схватил ее и вытащил пробку. Его хватка была слабее, чем год назад: он потерял два пальца в драке с Арунисом. Тогда Роуз наступил на один из них и услышал, как хрустнула костяшка под его ботинком. Ужасны те