— Простите, — повторила, готовая провалиться сквозь землю.

Господин Виссальди отобрал у меня листок с заклинанием, отвернулся. Раздался глухой звук печати, и я получила назад свое направление. На нем стоял блеклый оттиск красным цветом: «Не готов».

Ой-ей…

— Строго запрещаю, вы понимаете меня, барышня? Запрещаю применять какую-либо магию, запрещаю прикасаться к артефактам, запрещаю все! — строго и громко сказал профессор, глядя мне в глаза.

— Совсем? — пискнула я.

— Совсем!

— И насовсем? — еще тише выдавила.

— До выяснения! — рявкнул профессор. — Идите. как вас там? Вед-Камли! И помните: никакой магии! Я все равно узнаю, если.

— Хорошо, господин Виссальди, раз вы так говорите, господин Виссальди, обязательно, господин Виссальди.

Я бормотала, пятясь к двери со своим направлением в руке, и думала только о том, чтобы не споткнуться и не упасть. Только такого позорища мне и не хватало для полной картины!

В коридоре мне стало дурно. Господин наш, Спаситель душ, что же я наделала! Мало того, что ошиблась дверью, так ошибку не исправила! И еще загордилась, что меня приняли в академию — глупую провинциальную девчонку из монастырского приюта! Да разве могут у меня быть какие-нибудь способности?

Очнулась я только в парке. Не знаю, как попала туда, но слезы застилали глаза. Хоть монашки и вдалбливали в наши головушки, что все в руках спасителя, что вести себя нужно достойно и сдержанно в любой ситуации, но тут я ничего с собой поделать не могла. Обида душила, рыдания рвались из груди. И опять платочка с собой нет. Не рукавом же вытираться?

От этой мысли я обиделась уже на себя, дуру беспросветную, и зарыдала с новой силой.

— Посмотрите-ка, господа! — раздался совсем рядом насмешливый женский голос. — Вот типичное поведение современной девицы из высшего общества, которая впервые оказалась вдали от дома, от мамок и нянек! Ну что ж ты так горько плачешь, милая? Заблудилась?

В последних фразах прозвучала откровенная издевка, и я вскинула голову, чтобы увидеть говорившую. Но слезы не позволили. Я протерла глаза кулаками и смогла разглядеть девушку в черном форменном платье. Она была в окружении нескольких барышень и молодых людей и явно играла в этой компании ведущую роль. Вон, ей чуть ли не в рот заглядывают и ловят слова, как божью проповедь! А волосы! Ее волосы. Они. Коротко острижены и чуть завиваются за ушами!

Господи, как же девица — и без волос?

— Милая, а что, у тебя язык есть? — так же ласково-ехидно спросила она, приблизившись. — Или ты убогонькая?

— Отстань от человека, Ирис! — с упреком сказал невысокий, крепко сбитый парень в костюме, который, видимо, служил молодым людям академической формой. — Если она плачет, значит, есть причины.

Молодой человек подошел ближе, присел передо мной на корточки и спросил участливо:

— Тебя кто-то обидел?

У него были замечательного цвета глаза — как августовское небо в конце дня перед самым закатом, то ли серое, то ли голубое. И смотрели они по-доброму, по-настоящему. Я покачала головой, не в силах произнести ни слова.

— Тогда почему плачешь?

— Остин, оставь ее, пусть порыдает в свое удовольствие! — фыркнула Ирис. — Она делает это так самозабвенно…

— Идите, не ждите меня, — отмахнулся от нее Остин и пересел на скамейку, обратился ко мне: — Как тебя зовут?

— А-адриана, — всхлипнула я.

— Так кто же тебя обидел? Хочешь, я ему окна какаш. то есть, фекалиями забросаю? Против воли я улыбнулась, представив процесс и результат, и снова покрутила головой:

— Нет, не надо. Меня действительно никто не обижал.

Ирис испустила тяжкий вздох, в котором ясно слышалась безнадежность, и сказала своим спутникам:

— Пойдемте. Пусть Остин играет роль спасителя молоденьких аристократочек! Остин, когда наиграешься, приходи, с нами веселее!

И они удалились по аллее, шурша юбками и пересмеиваясь. Наверное, надо мной. От этой мысли стало очень себя жалко — а ведь в пансионе я была бы среди своих, тут же среди чужих — внутри что-то горячее завязалось в тугой узел, и я разрыдалась заново, еще пуще прежнего.

Остин вздохнул, как уставшая лошадь, и пробормотал:

— Да что ж такое, в самом деле. Тебя никак не утешить! Ну-ка, давай, утри слезы!

— У меня нет платка-а-а, — проныла я, понимая, как глупо выгляжу. И это я, Адриана вед-Камли, лучшая воспитанница пансиона, которая всегда была на высоте!

Спаситель.

Остин со смехом протянул мне носовой платок из толстого батиста, на котором я разглядела все тот же символ империи и вензель, стоявший на академических бумагах. Свиток и песочные часы…

— Я постираю и отдам, — пообещала, вытирая глаза платком.

— Да уж будь любезна! — рассмеялся Остин. — А теперь рассказывай, что случилось!

— Я кристалл взорвала, — грустно ответила. — И профессор Виссальди запретил мне магичить…

— Насовсем?

— До выяснения.

Остин рассмеялся:

— Так это же здорово! Представь, в первый день занятий все будут пытаться изобразить заклинания, пыжиться, стараться, а ты — в потолок поплевывать!

— Я приехала сюда учиться, — с осуждением ответила ему. — В потолок плевать я могла и дома, не обязательно было ехать за столько километров!

— Тогда зачем ты взорвала кристалл?

Я пожала плечами, складывая платок:

— Он сам взорвался. Я только прочитала заклинание, а он — раз, и в осколках!

Остин совсем не аристократично почесал в затылке и протянул:

— Ну-у-у. Я могу только посоветовать сходить в библиотеку. Там должны быть книги по казусам артефакторики и ошибкам в заклинаниях.

— Библиотека! — с надеждой воскликнула я. — Это отличная идея!

— Хочешь, я провожу тебя?

Я с сомнением бросила взгляд на аллею, где скрылись Ирис с подругами, и спросила:

— Ты разве не собирался присоединиться к тем девушкам?

— Позже, — отмахнулся Остин. — Тут же такая тайна! Взорвавшийся артефакт! Я никогда о таком не слышал!

— Тогда пошли! Мне ведь еще учебники надо получить, — с благодарностью отозвалась я.

— Пойдем.

Остин вскочил и галантно подал мне руку. Опершись на нее, я встала.

Острая боль пронзила ладонь — там, где кожа касалась кожи парня. Вскрикнув, я отдернула руку и бросила возмущенный взгляд на своего нового знакомого. Он же посмотрел на меня удивленно, видимо, ничего не подозревая:

— Что случилось?

— Ничего, — пробормотала, — просто ногу подвернула…