Но Брайса, однако, беспокоило то, каким Яннем бывал упрямым. Он не ждал, что брат станет во всем слушаться его советов, это случалось даже чаще, чем можно было ожидать, памятуя о маниакальном стремлении Яннема все делать самому. Иногда казалось, что он упирается чисто из принципа, просто чтобы не позволить Брайсу забыть, кто из них двоих все же король, а кто – всего лишь младший брат короля. Вслух они никогда это не обсуждали. Но годы шли, и Брайс ощущал медленно нарастающее, глухое неудовлетворение от такого положения вещей. Оно не имело смысла: он принял брата как своего сюзерена, не только из чувства долга, но и потому, что не хотел быть королем сам. И однако же мысль, что он на всю жизнь обречен остаться на вторых ролях, в тени трона, под сенью подавляющей воли старшего брата, отдавалась муторным ощущением в животе и горечью во рту. Брайс отчаянно тосковал по временам, когда они воевали с орками и имперцами, когда он вел армии через горы и равнины, крушил врагов, смыкал скалы и уничтожал армии. Не потому, что это давало ему чувство власти или овеивало героическим ореолом, заставлявшим толпу вопить и ликовать при его появлении. Просто тогда он ощущал себя хозяином собственной жизни. Он мог колдовать или биться на мечах в самой гуще сражения, мог повернуть на север или на юг, мог убивать императоров… А теперь все, что ему осталось – это сидеть по правую руку от своего венценосного брата на заседаниях Совета, имея решающее право голоса в тех случаях, когда мнения разделялись, да пить с ним вино в кабинете, сидя рядом у камина, беседуя по-дружески, небрежно, безо всякого официоза. И да, это не так уж мало… но это не то, совсем не то, чего он когда-то хотел.

«Было так жестоко поманить меня всем тем, что ты мне когда-то дал, а потом все это отобрать», – думал Брайс, но был ли такой упрек справедлив? Не по вине Яннема Брайс почти лишился способности к магии. Нет, конечно, он все еще мог колдовать. Мог наслать сонные чары на брата, когда того вконец замучивала бессонница, мог окутать королевский кабинет пеленой, защищающей от подслушивания, мог даже накинуть на свое лицо маску-иллюзию, благодаря которой от него перестала бы шарахаться собственная жена. Но он ни за что на свете не сумел бы больше сомкнуть скалу или удерживать трескающийся лед на поверхности озера. Брайс Митрильский все еще был магом, вполне неплохим, даже хорошим. Но больше не великим.

Такова оказалась его расплата за игры с Тьмой. Всё это – и еще пальцы на правой руке, укороченные на длину первой фаланги.

С лордом Айвором Глендори Брайс встретился в своих покоях. Он занимал целое крыло в восточной части замка, между королевскими покоями и комнатами, отведенными леди Катрионе. Была у него и собственная приемная, у порога которой, дожидаясь аудиенции Старшего Лорда-советника, часами топтались придворные – разумеется, не каждый день, а в строго оговоренное время. Брайса от всей этой придворной бюрократии просто тошнило. Но Яннем считал, что чем строже этикет, тем лучше он дисциплинирует придворных, служа пикантной приправой к острому блюду непреходящего страха. Брайс с ним не спорил. Он дьявольски устал от споров с Яннемом за эти пять лет, если уж начистоту.

Лорд Айвор, на правах близкого родственника, не топтался в прихожей, а прошел в приемную и в ожидании зятя потягивал вино из золоченого кубка. При появлении Брайса он поднялся на ноги, но не слишком поспешно – хоть Брайс и был выше его по положению, однако, будучи мужем его дочери, приходился ему вроде как сыном, потому обязан был проявлять сыновнюю почтительность к новоявленному «родителю». Брайс порой думал, что Яннем категорически не хотел сам жениться на Катрионе именно потому, что не вынес бы этой снисходительности от Айвора Глендори. Конечно, можно его просто казнить, но, Светлые боги, сколько можно рубить головы всем неугодным? Особенно если уж решил с ними породниться. Нет, Яннему пришлось бы терпеть эту едва заметную снисходительность, завуалированные поучения и немногословные упреки, на которые лорд Айвор, как представитель и неофициальный вождь старой аристократии, традиционалист и консерватор до мозга костей, был всегда так щедр. Не менее щедр, чем на тумаки для своей зашуганной дочери. Брайс мечтал, как однажды вырвет из холеных рук тестя трость с малахитовым набалдашником и просто отходит его ею по спине как следует, от души.

Мда, что-то слишком уж часто его тянуло в последнее время на рукоприкладство и разгром мебели. Не слишком хороший знак.

– Приветствую вас, сын мой, и поздравляю от всего сердца с рождением вашего первенца, – елейно изрек лорд Айвор, неторопливо поднимаясь Брайсу навстречу, и раскрыл объятия.

Брайс опять сцепил зубы и вытерпел отеческую ласку, как и всегда, всякий раз готовясь, что, завершив объятие, лорд Айвор воткнет ему в спину отравленный нож. Айвору Глендори было немного за пятьдесят. Это был статный, совершенно седой мужчина с благородным лицом, наводившим на подозрения, не прижила ли его супруга леди Катриону от дворового конюха. Она ничем не походила на отца, так и пышущего здоровьем, силой и благородством. Брайс знал, что он мечтает о троне, все это знали, но лорд Айвор был слишком умен, чтобы надеяться свергнуть правящую династию, даже при поддержке старой аристократии, недовольной Яннемом. Он не собирался затевать мятеж, но продолжал оставаться костью в горле, подогревая неусыпное недовольство в своих сторонниках и не позволяя Яннему просто выдохнуть и править так, как он считал нужным. И после того как Глендори породнились с короной, это почти не изменилось, просто критика и нападки Глендори и его клики стали менее явными, вот и все.

Но что-то определенно изменится теперь, когда у Брайса есть сын. А у Яннема – все еще нет.

– Вы ведь удивлены не меньше моего, правда? – спросил Брайс, беря стоящий на столе графин с вином и наливая себе тоже. – И не меньше Яннема. Как и он, вы считали, что Катриона неспособна родить мальчика. Поэтому так легко согласились, чтобы она вышла за меня, а не за моего брата.

Лорд Айвор задумчиво сощурился, поглаживая набалдашник трости. В первые месяцы после брака он осторожно прощупывал почву, пытаясь выяснить, не появится ли теперь возможность привлечь Брайса на свою сторону, тонко используя зревшее в нем недовольство. Но очень быстро понял, что эти попытки тщетны, и бросил их. Теперь Брайс не сомневался, Глендори возобновит свои поползновения. И был готов пресечь их в зародыше.

– Я так и знал, что вы обо всем осведомлены, сын мой, – протянул лорд Айвор, искоса поглядывая на зятя. – В самом деле, наш придворный маг-лекарь давно предупреждал меня, что моя дочь скорее всего окажется неспособна продлить наш род по мужской линии. Та же неведомая напасть поразила и ее мать, мою супругу. Как вы знаете, у меня нет сыновей, хотя я счастливый отец пяти прекрасных дочерей. И вам отдал прекраснейшую. Мое самое ценное сокровище.

– Которое вы лупили палкой за любую провинность, как и четыре остальных ваших сокровища, – сухо напомнил Брайс.

Лорда Айвора слегка перекосило. Брайс не давал себе труда играть в сыновнюю почтительность, когда они оставались наедине, хотя на людях свято соблюдал этикет – ради брата и отчасти ради Катрионы, а вовсе не ради этого склизкого гада, который называл его «сын мой» с таким видом, словно имел на это право. Брайсу не впервые подумалось, что лорд Айвор чем-то напоминает ему виконта Эгмонтера – то есть теперь уже герцога Эгмонтера, насколько он слышал. Та же елейность, скользкость, абсолютная безжалостность и неразборчивость в методах, когда доходит до достижения поставленных целей.