– Я – Кейз, – представляется он, потом протягивает руку и кладет мне на плечо, словно мы с ним старые приятели, знакомые давным-давно. Остальная группа привычно занимает места для фотографирования вокруг нас. – А вы?

– Марица, – выговариваю я, гордая тем, что мой голос не дрожит, не срывается и не прерывается.

Кейз берет у меня из рук телефон.

– Исайя, ты нас не снимешь?

Подняв взгляд, я вижу, как Исайя Торрес забирает у Кейза Мальбека мой телефон и направляет камеру на нас. Я выдавливаю улыбку, мысли мои несутся со скоростью миллион миль в минуту, когда я пытаюсь понять происходящее.

– Вы знакомы? – спрашиваю я сразу же после щелчка встроенной в телефон камеры, указывая сначала на одного, потом на другого.

Исайя отдает мне телефон.

– Угу.

– Ты не говорил мне, что знаешь их, – заявляю я.

– А ты не спрашивала. – Исайя упирает руки в бедра, нависая надо мной.

– Это та девушка? – спрашивает Кейз.

– Какая девушка? – Я с прищуром смотрю на Исайю. Кейз ухмыляется.

– Он позвонил мне сегодня утром и спросил, нельзя ли сделать ВИП-бейджик для некой девушки.

Все происходит так быстро, что даже трудно осознать.

– Ваше время вышло, – говорит седовласый распорядитель, кивком указывая мне на дверь.

– Приятель, все в порядке, – говорит Кейз, – она может остаться с нами еще на полминуты.

Распорядитель прижимает подбородок к груди.

– Ты видел очередь за дверью? Она тянется на весь коридор и еще на половину другого. Извини, Кейз, но нам нужно уехать отсюда к двум часам ночи. Не я устанавливаю эти правила.

Он поворачивается, выкрикивает:

– Следующий! – И группа хихикающих девиц проталкивается в помещение, и без того набитое битком. – Когда закончите, просто выходите в бар. Вся группа будет там примерно через час. Каждому из вас зарезервировано одно пиво. Одно.

Меня выпроваживают из гримерки, голова у меня идет кругом, и я направляюсь в бар, чтобы занять место. Я никогда не была особой любительницей пива, но будь я проклята, если упущу возможность выпить с Кейзом Мальбеком.

Пока я жду, бармен передает мне стакан воды со льдом, уборщица шаркает по полу широким веником, заметая следы сегодняшнего шоу. Я сижу в тихом, ярко освещенном баре, вертя в пальцах картонный подстаканник и одновременно листая свой телефон.

Несколько минут спустя тишину нарушает скрип барной табуретки по бетонному полу – совсем рядом со мной.

– Я еще не успел извиниться за вчерашнее.

Это Исайя. В миллионный раз.

– Тебе удалось починить свой «Порше»? – спрашиваю я. Он хмурит брови.

– Да, а что?

Я повожу плечом.

– Это объясняет, почему ты сегодня такой добрый.

– При всем уважении, ты меня не знаешь. – Он выпячивает челюсть и садится прямее.

– И слава богу, – отвечаю я. – Может быть, я и не знаю тебя, зато знаю, что вчера тебе ничто не мешало грубить совершенно постороннему человеку – не один раз, а целых два! – и это многое о тебе говорит. Так что да, спасибо за билет, но твои извинения мне не нужны, потому что они не изменят тот факт, что ты – унылая задница.

Лицо у меня немеет – то ли от потрясения, то ли от неверия в происходящее. Я никогда прежде ни на кого так не набрасывалась, но я не могла не высказать это вслух. Он должен был это услышать. Подобным людям полезно выслушивать такие слова.

– Боже. – Он выдыхает. – Ты… э-э… ты такая привлекательная, когда злишься.

– А это уже оскорбление.

– Оскорбление? – Он отшатывается назад, пряча улыбку.

– Да. Я пытаюсь говорить с тобой, как с человеком, а ты не воспринимаешь меня всерьез. И вдобавок смеешься надо мной.

Он сжимает губы, словно подавляя еще одну улыбку, и мне вдруг хочется дать ему пощечину, хотя я никогда прежде такого не делала.

– Извини, – говорит он. – Просто тяжело: когда ты пытаешься злиться на меня, а я могу думать только о том, какая ты сексуальная, когда злишься.

У меня опять отвисает челюсть.

В последние пять минут мы явно свернули куда-то не туда.

Или он под какими-то веществами.

Да. Алкоголь. Должно быть, его устами вещает алкоголь.

– Тебе еще не надоело быть всегда таким? – спрашиваю я его. – Таким… озабоченным?

– А тебе не надоедает постоянно быть такой идеальной? – передразнивает он. – Ты явно никогда не делала ничего неправильного, у тебя в жизни не было ни одного хренового дня, потому что иначе ты не спешила бы вот так ставить людям диагнозы.

– Я не идеальная, Исайя. Я – хорошая. Есть разница. Я отношусь к людям так, как хочу, чтобы они относились ко мне. – Я встаю, направляю палец прямо ему в лицо, и хотя изо всех сил стараюсь не повышать голос, однако ничего не могу с собой поделать. Кровь у меня кипит, кожа горит, ладони зудят от желания врезать по его невероятно красивому лицу. – Лучше я буду доброй, чем таким долбаным уродом, как ты.

На миг я лишаюсь рассудка.

Я просто хочу, чтобы он убрался из моего личного пространства.

Я полностью теряю контроль над собой и делаю то, чего не делала никогда в жизни.

Открыв глаза, удостоверяюсь, что действительно выплеснула воду со льдом ему в лицо.

Ого!

У нас обоих на лицах одинаково потрясенное выражение, вдобавок у Исайи такой вид, словно он вот-вот разразится ругательствами в мой адрес, но тут над нами раздается громовой мужской голос:

– Прекратить!

Мы оба оборачиваемся и видим того громилу в черной футболке; сейчас он стоит над нами, сложив руки на своей бочкообразной груди, и смотрит на нас сверху вниз, морща крючковатый нос.

– Вы нарушаете порядок, – заявляет он, указывая мясистым пальцем на дверь. Мышцы так грозно выпирают из-под футболки с надписью «Охрана», что мне и в голову не приходит усомниться в его власти. – Убирайтесь отсюда.

Мы с Исайей переглядываемся. Несмотря на его промокшую футболку, испорченную прическу и тот факт, что мне все еще хочется врезать ему по наглой морде, он по-прежнему раздражающе красив.

– Все в порядке, – говорит он охраннику. – Она просто немного погорячилась. Но сейчас мы успокоились. Правда, Марица?

– Да, мы уже остыли, – подтверждаю я, заставив мой голос звучать ровно, хотя меня бьет дрожь от последствий адреналинового выброса.

Однако выражение лица охранника остается таким же непреклонно-мрачным, и он, шагая позади, направляет нас к выходу.

– Нас что, действительно выгоняют? – спрашиваю я.