— Не дам люльку, — отрезал Тарас. — Старухи — это до Игоря треба.

— Ладушки, — похлопал я бойца по плечу. — Поехали.

Брод, про который говорил прапор, был и на карте Сорокина. Впрочем, после моста я и карте и майору доверял все меньше. Как-то не верилось, что он не знал, что мост сегодня ночью разнесли в щепки. Надо бы с Морозом посовещаться, что за фрукт этот Николай. Но позже. Пока мы существенно отставали от графика, и, судя по всему, отстанем еще больше.

По узкой просеке, проложенной вдоль берега, ТБС двигались еще медленнее, чем по грунтовке. Немудрено! Грунтовка — хоть какая-то, но дорога, а здесь — лес, и только направление. Вдобавок, минный трал пришлось убрать — цеплялся за пеньки и коряги, чем еще больше тормозил передвижение. Оставалось надеяться, что звериные тропы никто, находясь в здравом уме, минировать не станет.

Через полчаса изматывающего продвижения, мы вышли на место, где согласно карте и слов прапорщика находился брод. Ширина реки составляла здесь примерно метров пятьдесят, да и берега, что с одной, что с другой стороны, идеально подходили для переправы — песчаные, пологие, а не каменистые и обрывистые, как в других местах.

Замышляева, как самого везучего, назначили добровольцем, чтобы провести разведку. Капитан, раздевшись до трусов, но прихватив с собой автомат, вошел в теплую, как парное молоко, воду. Первые несколько метров вода доходила ему до колен, дальше — до середины бедра, в самом глубоком месте — по пояс, и, наконец, в обратном порядке, и вот он — на противоположном берегу.

Приготовив к форсированию переправы первый БТР, мы ждали возвращения Игоря. Подняв над головой оружие, он брел по воде обратно. Вот он преодолел самое глубокое место, и уже приближался к берегу, как вдруг, взмахнув руками, боец поскользнулся, и, подняв сноп брызг, ушел под воду. Мы дружно вскочили на ноги, приготовившись спасать члена спасательного отряда, но капитан, отфыркиваясь, встал сам. Подняв АК на вытянутой руке над головой, он начал шарить по дну, выискивая что-то. Наконец, боец извлек из-под воды метровую палку, и вышел на берег.

— Ну ты нас и испугал, — покачал головой Елисеев, водитель первого БТРа. — Думали — все, остыл…

— Не дождетесь, — заверил Замышляев, тряся головой, чтобы вытрясти воду из уха. — На, лучше, полюбуйся.

И он протянул мне палку, поднятую со дна реки. Только здесь я разглядел, что это вовсе и не палка, а шашка. Протерев клинок ветошью, очистив его от ила, я с удивлением обнаружил, что он ничуть не пострадал от времени — лишь сильно потемнел. У самой гарды виднелась гравировка: "Поручику Андрееву за отличную службу, 1861 год". Хм! Год отмены крепостного права.

— Недурной сакс, — одобрительно кивнул я.

— У, шайтан! — изумился Закиров. — И в самом деле — везучий, как черт!

— Серебро, — с видом знатока произнес Наиль.

— Да ладно, — усомнился Юра Маковецкий. — Ты-то откуда знаешь?

— Ты уж поверь, — заверил башкир. — Я полтора года гравером работал, и отличить серебро от железки завсегда смогу.

— В любом случае — отличный трофей, — прекратил я споры, возвращая шашку Игорю. — По-праву — твой.

— У меня таких трофеев, — замахал руками капитан. — Себе оставь. Дарю, как командиру!

Покончив с церемониальной частью, мы, наконец, приступили к форсированию реки. Первая машина осторожно вошла в воду, и, малым ходом, поползла наперерез течению. Вода, даже не скрывающая огромных катков бронетранспортера, следом за вездеходом закручивалась в воронки и окрашивалась в грязно-бурый цвет от поднятого ила. БТР успешно преодолел середину протоки, и выехал на противоположном берегу. Даже отсюда было видно, что между грунтозацепами колес набились огромные комья грязи, а сама машина, бывшая изначально серой, ниже пояса приобрела рыжий окрас.

— Наша очередь, — произнес Маркин, устраиваясь за штурвалом.

Я, Татарин и Калач запрыгнули на броню и БТР, с перегазовкой, тронулся с места. Нос тяжелого бронехода наклонился, и, подняв мириады сверкающих на солнце брызг, машина вошла в воду. Командирский бронетранспортер сам по себе тяжелее первого — все то же оборудование, плюс пушка Грязева-Шипунова, весившая в два раза больше обоих КПВТ, и запас 23-миллиметровых снарядов для нее, весивший в пять раз больше боекомплекта пулемета Владимирова. Так что второй транспорт погрузился в воду выше выштамповки на боку. Не потому что воды стало больше — отнюдь, он проваливался в илистый грунт глубже, чем первый, который, к тому же, успел взбаламутить грязь на дне реки. Машина дошла до середины водоема, начала подъем, и, тут, проскальзывая всеми восемью колесами, начала сползать обратно.

— Не гази так, не гази, — закричал Закиров, барабаня кулаком по броне.

— Еще ты меня поучи! — донесся ответ гонщика, выжавшего полный газ.

ТБС-93, не двигаясь с места, лишь глубже погружался в ил.

— Verdammte Scheisse, — выругался я. — Гера, отставить! Kommen… приехали, то есть.

— Да, кажись, жопа, — согласился, высовываясь из люка Маркин.

Я помню, в Германии, во время учебной езды на танках люк механика-водителя никогда не закрывался, хотя сам обучаемый пилот сидел, опустив сидение в боевое положение. И делалось это не для лучшей вентиляции, или чтобы механик-вредитель ясно и четко слышал приказы инструктора — для этого ларингофоны были изобретены. Советская армия очень многое переняла от той, царской, что существовала до революции, и в которой самым действенным методом закрепления полученных уроков считали телесные наказания. Все элементарное просто — инструктор сидел на башне, в аккурат над открытым люком будущего Генриха фон Клауса, и когда тот откровенно косячил, наставлял солдата на путь истинный ударом сапога по темечку. Наверно, потому обучение механиков-водителей в Советских Вооруженных Силах занимало столь малое время.

Вот это же самое мне захотелось сделать и со спортсменом — двинуть хорошенько подошвой ботинка по носу, чтобы думалось лучше. Но я смог сдержать себя. Для Маркина я придумал другое наказание.

— Слушай мою команду, дружище, — произнес я. — Хватай лебедку, и на берег — бегом марш.

— Но… эх…

Поняв, что спорить со мной бессмысленно, Гера включил лебедку, и спрыгнул в воду. Дотащив, по мере разматывания бобины, огромный крюк с карабином до берега, гонщик нерешительно замер. И то правда — пятидесятиметровый трос кончился, а цеплять его было некуда — до ближайшего подходящего дерева было еще примерно столько же.

— Давай сюда, — сжалился над ним Елисеев.

Механики прицепили крюк ко второму БТРу, и Маркин, отчаянно ругая того, кто придумал такие трофи-рейды, вернулся в машину. Оба броневика отчаянно завращали колесами, причем один месил грязь и ил на дне реки, а второй — вспахивал траву на лужайке.

— Давай, давай, внатяжечку, — наставлял гонщика Закиров.

Стальной трос натянулся до предела, вода под колесами командирской машины вскипела, но, транспорт, один черт не трогался с места. Уши бы ободрать тому, кто этот брод на карте нарисовал!