— Ни убавить, ни прибавить, Леша. Ну а теперь коду!

— Я, Алексей Насонов, от своего имени и от имени Ивана Гордеева сообщаю высокому собранию о нашем решении выйти из движения окончательно и бесповоротно. Не считая возможным в нынешнем нашем статусе участвовать в прениях, мы покидаем вас.

Насонов спрыгнул со сцены, похлопал по плечу вставшего с кресла Гордеева, и они пошли по узкому проходу сквозь ряды кресел, сквозь взгляды собравшихся к выходу.

В занюханном фойе их остановил суровый мужичок с цепкими серьезными глазами — начальник службы безопасности:

— Леша, Иван, на улице — журналисты!

— Вот те хвост, — озадачился генерал. — А я, Красная Шапочка, к бабушке собралась!

— Худо, Слава, — огорчился Гордеев. — Откуда утечка?

— Я, думаю, сам устроил, — запечалился начальник службы безопасности, — чтобы меня окончательно повалить. Он на совете меня уже обвинил в преступной халатности. Я, видите ли, не обеспечил его безопасность и не сумел изолировать его от прессы. А какая в бардаке может быть опасность, кроме СПИДа и сифона?

— Кто о чем, а вшивый о бане. — Алексей по-барски взмахом руки растрепал короткие волосенки начальника и утешил: — Наплевать и забыть, дружочек мой Слава. Ты с нами, а с нами — не пропадешь.

— С вами-то я точно не пропаду, — не без юмора согласился Слава. — А вы со мной?

— А если через черный ход? — предложил Гордеев.

— Представители средств массовой информации уже задали себе тот же вопрос? Обложили, со всех сторон обложили, — сообщил Слава. Но генерал есть генерал: мгновенно просчитал варианты.

— Единственная возможность для нас смыться — дождаться, когда стая накинется на вождя, и тогда — огородами, огородами…

— А сейчас что делать? — поинтересовался Иван.

— И ты туда же! — хмыкнул генерал. — Что делать! Тоже мне Чернышевский в обнимку с председателем! В шахматы играть! — И решительно направился к огромной доске с гигантскими фигурами, на ходу строго спрашивая у Славы: — Это какая по счету у нас с тобой партия будет?

Слава вынул из нагрудного кармана записную книжку, полистал и ответственно доложил:

— Двести семьдесят четвертая. Двенадцать партий закончились вничью, сто сорок одну выиграл я, сто двадцать одну — ты. Я сегодня играю белыми.

Иван молчаливо понаблюдал за дебютом, потом сморщился, как от кислого, и огорченно заявил:

— Как красиво мы с тобой, Леша, покинули зал и как некрасиво застопорились у его дверей.

— Красиво, некрасиво… — бормотал Леша, держа на весу полуметрового коня и соображая, куда его поставить. — Главное — дело сделано!

И, как бы в подтверждение правоты своих слов, уверенно, со стуком поставил коня.

— Ну если так, — двинулся Иван к дверям зала, — пойду послушаю, что у них там творится.

А творилось вот что: разоблачали и клеймили отступников. Разоблачали и клеймили истово, остро, принципиально. Благо за глаза: отступников-то в зале не было. Когда Иван по-школьному заглянул в щель, с трибуны горестно восклицал пузатый ответственный дядя:

— И чего им не хватало? Молодые, энергичные. Им доверили ответственные места в нашем руководстве, они могли бы плодотворно трудиться на благо нашей родины. Мы им доверяли, мы ими гордились! Как же: один — герой афганской войны, другой — из самых молодых профессоров нашей страны. Они были нашей надеждой на будущее, и вот те на! А все нынешняя жизнь, с ее культом доллара. В такой жизни-то желания разгораются, запросы вырастают непомерно, вот они и захотели властвовать над нами. Они — перерожденцы, и их перерождение — еще одно подтверждение полного развала моральных устоев, к которому нас сознательно ведут сегодняшние правители.

— Сто сорок вторая, — удовлетворенно констатировал счет своих побед Слава, попутно занося цифру в записную книжку. А генерал Леша, делая вид, что поражение — всего лишь следствие его занятости судьбой движения «Патриот», деловито спросил у Ивана:

— Ну и что там?

— Жизнь в борьбе! — ликующе сообщил Иван.

Генерал энергично подошел к двери, через голову Ивана заглянул в щель и попал на самое интересное.

Со стороны интеллектуалов донесся знакомый звонкий голос, вежливо попросивший:

— Будьте добры, предоставьте мне пару минут.

Председатель, обалдевший от шаманских завываний обличителей, слово вежливому молодому человеку дал, радостно возгласив:

— Слово представителю молодого поколения. Нашей, так сказать, смене!

Элегантный молодой человек с меловой бумажной трубкой в руках, следуя примеру молодого генерала, вспорхнул на сцену и остановился у трибуны, словно примериваясь к ней.

— На кафедру, на кафедру, молодой человек! Евсеев, кажется? — взбодрил его председатель, полагая, что тот заробел.

— Евсеев, — подтвердил молодой человек и вдруг заупрямился. — Зачем мне на кафедру? Я говорить не собираюсь.

— Но вы же просили пару минут на несколько слов! — возмутился председатель.

— Просил, — согласно кивнул Евсеев. — Но эти слова я не скажу, а покажу.

И, развернув свой рулончик, оказавшийся самодельным плакатом, ловко и быстро пришпилил его к трибуне двумя кнопками. Плакат старославянской вязью, весело раскрашенный разноцветными фломастерами, бесшабашно оповещал всех: «Какой он патриот, если он пидар!»

Простодушный милицейский возглас, уже ставший афоризмом, произвел на зал, весь день старательно пытавшийся этот афоризм забыть, впечатление необычайное. Реакция была единодушной: все, без исключения, неудержимо захохотали! Нет, исключение все-таки было. В первом ряду в мраморной неподвижности сидел Марков.

Первой отсмеялась и опомнилась мобильная Сусанна Эрнестовна. Она сейчас была уже не Сусанна, а как бы неистовая Марианна, символ французской революции, на баррикадах. Только фригийского колпака не хватало. Зато баррикада была — ярко освещенная сцена. И враг был — нахальный мальчишка.

Она кинулась к трибуне, сорвала плакат, разорвала его пополам, бросила обрывки на пол и завопила:

— Мерзавец! Хулиган! Вот отсюда, вон!

— Я как раз и собрался сделать это, — не особо форсируя голос, но весьма и весьма отчетливо произнес мальчишка Евсеев. — Со всеми своими друзьями.

— Убирайтесь! Убирайтесь! Воздух чище будет! — не помня себя, надрывалась Сусанна.

— Насчет воздуха не знаю, — сказал Евсеев. — Но вам, милая дама, грозит странная участь: в ближайшее время вам предстоит стать главной героиней картины на библейский сюжет «Сусанна и старцы».

Он спрыгнул со сцены и пошел к выходу. За ним двинулись интеллектуалы.

— Объявляется перерыв! Перерыв! — прокричал в безнадеге председатель. Участники конференции сноровисто двинулись к дверям, и они невольно присоединились к неспешно покидающим зал интеллектуалам.