— Как вариант. В деньгах ты ничего не теряешь.

— При чём здесь деньги, я…

Что я? Не рождена для секретарской работы? Вернее, для секретарской работы на тебя, милый… Вот что мне хочется ему сказать, но я лишь делаю глубокий вдох и держу язык за зубами.

— Я не могу быть твоим секретарём.

— Это ещё почему?

Потому что ты неправильно на меня действуешь. Потому что я не хочу слишком часто с тобой контактировать. Потому что мне не нравится собственная реакция на твоё появление в моей жизни. А ещё, потому что я боюсь этой реакции, очень боюсь. Давай встречаться на совещаниях и держаться на расстоянии друг от друга? И больше никаких внерабочих встреч. Прекрасный вариант, ты так не думаешь? Всё это проносится в моей голове за секунду, но, конечно, Островскому я говорю совсем другое:

— Потому что у меня есть свои должностные обязанности. Моя работа сама себя не сделает.

— Мы наймём тебе помощника, — откидывает мои возражения одной фразой.

Приехали.

— А почему бы тебе не найти временного помощника себе?

Логично же, так? Но, видимо, у Германа своя логика.

— Можно найти, но… я хочу, чтобы это сделала именно ты. Насколько помню, ты прилежна и исполнительна.

Помнит он… лучше бы не вспоминал, а то и я следом, ещё чего, тем же займусь.

После таких слов мне нечего добавить. Удовлетворение, плескающееся в его взгляде, можно разливать по флаконам и продавать за бешеные деньги. Что ж, хочет себе секретаря в моём лице, значит, получит. Только со всеми отсюда вытекающими последствиями.

Своей самой сильной стороной я всегда считала стрессоустойчивость. Только вот работа под началом Германа доказала мне полную несостоятельность этого моего убеждения. Началось всё со звонков, вереницей потянувшихся через мой рабочий стол в кабинет шефа. Когда я работала преспокойно в своём пространстве на своей отдельной должности, да ещё и большую часть года пребывала в командировках, я не особо часто общалась с коллегами по телефону, предпочитая формат электронной почты или обмена сообщениями в мессенджерах. Тут же оказалось, что я являюсь первым барьером, неким пограничным пунктом, через который не каждому абоненту суждено пройти.

Мало того, что звонили много и по всякой ерунде, так у большинства самомнение оказывалось размером с известный дубайский небоскрёб. Как там его? Не помню. Такое ощущение, будто они ожидали, что я буду стелиться перед ними ковровой дорожкой.

— Варя, где контракт с «Берингом»? Мне нужны эти документы, — Герман выглядывает в приёмную, так как дозвониться до меня не представляется возможным.

Я с очередным зам замом зама на телефоне.

— Сейчас, — киваю я, продолжая сшибать возражения раздражённого мужчины на том конце провода, считающего, что я срочно ему что-то там должна. В то же время на телефоне бешено мигает кнопка второй линии — вместо красной точки, кажется, вижу знак бесконечность.

Я, в общем-то, ещё плохо ориентируюсь в документах, так как половина их находится в коробках, и точно не понимаю, где какой контракт лежит. А подать их Герману всегда нужно «пять минут назад».

А ещё Островский замучил меня просьбами приносить ему и его визитёрам кофе. Как там говорят, жена с годами может превратиться в кухонный комбайн? Тогда я на временной должности секретаря уже с первого дня превращаюсь в кофе машину.

Когда Герман отправляет меня с поручениями в другие отделы, я напоминаю себе Алису в Зазеркалье, бродящую по стеклянному офису и точно не знающую, что её ждёт в конце пути. Хорошо, хоть народ у нас добрый: всегда поможет, всегда направит. Ещё и поболтать с новым лицом не прочь, было б только у меня время!

В какой-то момент меня начинают раздражать эти его приказы «принеси-подай» или «иди туда, сама не зная, куда», и я начинаю закипать.

Потом торможу себя. Пфф… что же это такое? Надо сделать вдох-выдох, ещё раз вдох и сосредоточиться на деле. А то Островский слишком довольный ходит, видя, что у меня практически мозг кипит от его заданий.

Во вторник утром я на офисной кухне. Приехала пораньше, чтобы спокойно начать день и просмотреть свою собственную почту и решить свои собственные дела по своим собственным прямым обязанностям. А то с поручениями Островского мне больше ни на что времени не остаётся.

Решаю пока не показываться в его приёмной, поэтому сижу тут за столом и гружу свой небольшой рабочий ноут. Мой почтовый ящик ломится от писем. Боже-ж, я ведь весь вчерашний вечер потратила на его разгребание. Раньше этим частично занималась Алёна, а теперь всё-привсё на мне. Может, действительно поговорить с Германом, пусть возьмёт её на удалённую сдельную работу, пока его секретарь в отпуске, и я за него пашу, как ненормальная.

Иду к раковине сполоснуть кружку и кидаю взгляд на двух девушек, о чём-то шепчущихся за столом у окна. Мало кого я тут знаю по имени и должностям, да и визуально тоже. Только вот лицо, высвечивающееся на экране смартфона одной из них, мне безмерно знакомо. Я теперь его лицезрю ежедневно.

— Это Герман на экономическом форуме, — говорит одна, — в прошлом году приезжал.

Это её «Герман» звучит так небрежно, будто они миллион лет на короткой ноге. Ничего не могу с собой поделать, но тихонько закипаю.

— Слушай, ну он ничего так, — отвечает ей подруга-коллега.

Мысленно закатываю глаза и сдерживаюсь, чтоб не фыркнуть в голос. Ничего так… оценили.

— Да более чем ничего.

Обе тихонько хихикают, и я невольно скептически поднимаю бровь. Как-то странно, что их ни капли не смущает обсуждать новое начальство прямо на работе. Более чем ничего, это на сколько баллов, кстати, тянет?

— Более чем? Я бы по-другому сказала, — вторит моим мыслям девица.

— И?

— Да он просто бомбический.

— Ты хочешь сказать: секс ходячий?

— Ну, у меня таких секси-директоров ещё не было.

— У меня тоже, — признаётся следом её подружка.

— Я тут ещё его фоток нашла, смотри.

— Специально искала?

— Ну, да, надо же знать, под чьё крыло мы теперь попали.

Блондинка, в чьих руках телефон, прыскает от смеха и прикрывает рот ладонью. Сразу понятно, что она была бы не прочь попасть не только под «крыло» шефа. Без вариантов девочка. Я со стуком опускаю чашку на столешницу.

— Жаль он из своего кабинета почти не выходит, — вздыхает блондинка. — Серёжа то был ближе к народу, когда приезжал, всегда уделял всем нам время.

— Серёже уже под пятьдесят или даже за, а Герману и тридцати нет.

Меня опять передёргивает от их фамильярного «Герман», да и наш бывший шеф, Возов, на Серёжу ну никак не тянет.