Куда именно, выяснилось быстро – в снежный сугроб. Можно было бы считать, что устроилась со всеми удобствами, если бы не подвернувшаяся нога и тяжесть сверху – примерно шестьдесят килограммов в песцовой шубе, рукав которой перекрыл мне доступ кислорода. Освободиться сама я не могла, а Виктория, физиономия которой ткнулась в снег рядом с моей головой, почему-то не торопилась задуматься над тем, что неплохо бы и встать. То ли дверь лишила девушку способности соображать, то ли она ждала, когда Ренат по-джентльменски протянет ей руку помощи… Из последних сил мне удалось достаточно отчетливо промычать, вложив в эту попытку все, что думаю о взбалмошной особе. Мелькнула мысль – как просто умереть вполне здоровенькой, подвернувшаяся нога не в счет. Я задыхалась, чувствуя, что от моих стараний освободиться хотя бы от ни в чем не виноватого песца, с которого насильно содрали шкуру на этот дурацкий рукав, еще больше погружаюсь в снег.

Освобождение все-таки пришло. Не так быстро, как мне хотелось бы, с меня стянули Викторию, причинив еще большую боль подвернутой ноге. Я невольно вскрикнула, радуясь, что получила возможность дышать. Правда, стало значительно холоднее. Теперь мы с девицей лежали парой, но отдельно друг от друга, и это тоже радовало, несмотря на то что спасательная операция уже закончилась. Рядом раздавались испуганные голоса Рената и Машуни. Было такое впечатление, что они успели покалечить друг друга и теперь не в состоянии оказывать полноценную помощь другим.

– Алена, позови папу! – крикнула я, испугавшись, что нога у меня сломана.

Димка возник перед глазами буквально тут же. И сразу же закричал:

– Алена, быстро сюда мужчин, одеяло и аптечку из машины!

Я пришла в ужас. Зачем мне одеяло с мужиками? А аптечка? Может, я уже в состоянии клинической смерти? Тогда к чему эта орава мужиков, спускающихся с крыльца? Умереть спокойно не дадут. Странно только, что на том свете тоже бывает холодная зима. Одеяло, пожалуй, не помешает.

Быстро выяснилось, что вся толпа стремилась не ко мне, а к находящейся в беспамятстве Виктории. Это ее, переложив на одеяло, потащили в дом – туда, куда ей не так давно не удалось попасть самостоятельно. Со мной остался только Димка.

– Ирина, пора вставать! – строго заявил он и протянул мне руку.

– Нога… – слабо застонала я, тайком мучаясь от зависти к Виктории, которая даже не могла должным образом оценить, сколько ей оказано внимания. Впрочем, то внимание, которого ее удостоила входная дверь, пожалуй, лишнее…

– Вечно с тобой все не слава богу, – проворчал недовольный муж. – И как ты ухитряешься путаться у всех под ногами?

Мгновенно нахлынуло чувство обиды, захлестнуло и лишило возможности говорить. Именно поэтому я промолчала, вызвав неподдельное беспокойство Димки. С крыльца в чужой наспех накинутой куртке уже спускалась дочь.

– Папик, ты в своем уме? Она же вся из себя раздетая! Думаешь, ей в сугробе тепло? Схватит воспаление легких, я тебе тоже никогда не прощу! Честное слово, это какой-то сумасшедший дом! Хуже Селигерского летнего варианта.

Проваливаясь в сугроб, дочь попыталась вытянуть меня из снежного плена самостоятельно, но ничего не получилось.

– Ой, под ней снег растаял, она еще больше завязла, – испуганно обратилась она к отцу.

– Сейчас, сейчас… Вытянем. Я только сам вылезу, – кряхтя, заявил спасатель. – Тут у них, похоже, яма какая-то. Или колодец… Нога увязла.

Вытаскивали нас Славка с Борисом. Сначала Димку, с перепугу вылетевшего из дома в одних шерстяных носках – в суматохе не мог найти свою обувь. Меня выволакивали терпеливо и осторожно. Под дробный стук моих зубов от озноба. Доставили домой, как царицу – на троне из перекрещенных рук. И, пересадив на стул, тут же лишили этого звания, поднеся полстакана водки с перцем. Даже больше, чем полстакана. Как сказал папа Карло, согревающее, обезболивающее и тонизирующее средство. С большим трудом я выпила его мучительными глотками, запивая каждый рассолом. И очень быстро «окосела». Стало весело. Особенно когда Димка обследовал мою больную ногу. Так и подмывало двинуть ему под подбородок. Зачем он меня в сугробе обидел до состояния воспаления легких? Решила подождать конечного результата – если скажет, что нога сломана, пожалуй, следует отказаться от мести, а если простой вывих или растяжение…

– Легкое растяжение! Заживет как на собаке, – одобрительно похлопав меня по руке, заявил муж и, крякнув, распрямился. Потом еще раз согнулся и поцеловал меня в лоб. – Молодец, моя хорошая. На собаке, пожалуй, заживет хуже. Алена, помоги маме собраться в дорогу: я ее спать отнесу.

Я долго шевелила пальцами правой руки, пытаясь ответить мужу решительной фигой, но напрочь забыла, какие именно пальцы следует задействовать в этой незамысловатой комбинации. Все время получался один и тот же неприличный жест.

– Отстань от жены! – вступилась за меня Наташка. – Чего хорошего она видела в Новом году? Выхлестала бокал шампанского, утопилась в сугробе, запила все это водкой с рассолом… Завтра ей и подавно ничего хорошего не светит.

– Пожалуй… – поскреб в затылке Димка. – Пойду пока кровать разберу. Праздник, надо сказать, удался! А вы постарайтесь не оставлять маму одну, чтобы не скучала. Главное, не давайте вставать. Кажется, переборщили с «лекарством».

Сидя в тесном кругу большой компании, я слушала новости первого часа Нового года: Альку нашли на мансарде. Забравшись в платяной шкаф, стоящий у нее в комнате, четырнадцатилетний ангел упорно не отзывался на крики окружающих, поскольку был не совсем в своем уме. Вытащила девушку Наташка. Можно сказать, насильно. Алька без родителей вылезать не хотела. Не помогли уговоры ни Василисы Михайловны, ни Карла Ивановича, борода которого особенно пугала внучку.

Обретя способность говорить, девушка на полном серьезе поведала окружающим, что в темном коридоре мансарды на нее почти напало привидение в белом балахоне, проявившее твердое намерение ее задушить. Замирая от страха и часто-часто дыша, Алька рассказывала, как жуткое существо тянуло к ней тощие руки со скрюченными пальцами. Только чудом ей удалось увернуться от смертельных объятий. Этим чудом следовало считать Бармалея. Именно он появился на пороге темного коридора в тот момент, когда она от страха решила закрыть глаза и приготовиться к худшему. Бармалей выгнулся дугой, гортанно взвыл, решительно зашипел и рванул к привидению. А Алька, почувствовав, что стоит на собственных ногах, вспомнила – они предназначены не только для этого, и ввалилась в дверь своей спальни, заперла ее и включила полное освещение. Но свет самопроизвольно выключился. Для достижения полной безопасности девушка влезла в шкаф, сочтя его надежным убежищем от потусторонних сил. Едва ли привидение сунется в комнату, но если и сунется, можно будет обороняться старыми шмотками и вешалками. Сидя там, страдала от того, что родители о ней даже не вспомнили. Сейчас они, непутевые, валялись у дочери в ногах, вымаливая прощение.

– Это Алька правильно подметила, – со знанием дела заявила я. – Руки у привидения действительно очень тощие. И все оно такое лохматое… С головы. – Я постаралась показать, какое именно, но руки плохо слушались. Заехав Наташке по макушке, очень удивилась тому, что она мне так неудачно подвернулась. Сразу получив по рукам, обиделась и замолчала.