мужских шагов на нашей лестнице. Не нашей. В этом доме нет ничего моего. Господин Холд, застыл на пороге спальни в мансарде. Ничего, ничего моего. Я сама – и та не моя.

Я не удержалась от смешка, в руке маршала была уже знакомая мне газета. В отличие от экземпляра Элизабет – не мятая.

– Доброе утро, господин Николас, – вежливо поздоровалась я.

– Доброе утро, Алиана.

– Чай, кофе? – я закрыла лицо руками и, быстро отсмеявшись, добавила: – Малинового пирога, простите, нет.

– Обойдемся без пирогов, – чуть улыбнулся господин Холд.

Да… куда мне до умения маршала держать лицо? Я впилась в него глазами, пытаясь найти следы былой своей одержимости. Красивое, всё ещё молодое, волевое лицо. Через двадцать семь лет таким станет Николас.

Никки… ритмично бьющиеся мне в ладонь стрелки наручных часов.

– Что теперь? – спросила я, пристально глядя в его глаза.

– Теперь? – он нервно дернул шеей. – Теперь будет опровержение и, разумеется, шумиха. Новости о смерти Александра люди предпочтут возможность покопаться в чужом белье, и это нормально. Я мог бы снять тебе дом в столице или любом городе Валлии, пока что-то более интересное не займет наше население… – Холд вдруг оборвался на полуслове и, прикрыв веки, договорил: – Мог бы. Только я не могу.

Я хмыкнула и понимающе уточнила:

– Кинете меня на съедение акулам пера?

– Нет, – уронил маршал.

Я наклонила голову к плечу, ожидая пояснений, но господин Холд снова меня удивил.

– Николас был долгожданным ребенком. Я любил жену и дочь, сын стал для нас еще большей радостью. Я много работал уже тогда, но всегда находил время для семьи. Диана говорила, что за несколько часов до моего приезда, малыш переносил свои машинки к входной двери и усаживался на пол, ожидая меня. Никакая сила не могла отодрать его с места. Ему было три, уже тогда он был страшно упрям, – Холд тепло улыбнулся, а я бросила быстрый взгляд на часы Никки в своей руке.

Неожиданная откровенность маршала почему-то пугала меня даже больше туманного будущего.

– Был обычный вечер, необычный разве что тем, что Никки меня не встречал. Не буду вдаваться в детали, они не имеют значения. Его величество Александр одарил нашу семью великой милостью, предложив госпоже Холд отдать ему сына. Перспективы? Да. Тысячу раз. Деньги? Снова да. Мое жалование не было слишком большим, состояние, оставшееся мне от матери ушло на покупку небольшого дома в Южном. Приданое Дианы было смешным, мы оба были бедны. Моя жена согласилась и подписала необходимые документы. Мое согласие не требовалось, закон о высшей крови никто не отменял.

Господин Николас устало потер глаза.

– Его величество обещал Диане протекцию и сдержал слово. Я стал маршалом в тридцать лет. Номинально, разумеется. Николаса я не видел шесть лет, но Александр первое время с удовольствием делился со мной его успехами. А потом что-то пошло не так. Сына нам вернули незадолго до твоего приезда, ему тогда было почти девять. Меня он помнил. «Отец» было единственным словом, которое он произносил внятно. Дальше ты знаешь. Для него не существует матери. Ни разу я не слышал этого слова из его уст. Сестра, слуги, окружающие его люди – лишь статисты. Декорации. Шахматные фигурки, которые интересно передвигать. Гений. Одаренный. Только лучше бы он был обычным оболтусом шестнадцати лет.

– Я люблю его. Любым люблю, – сухо сказала я.

На эмоции не осталось сил.

– Знаю, – снова улыбнулся господин Николас. – Возможно, твои чувства даже взаимны. Мне трудно судить. Эмпатия – малоизученное явление. Но сейчас речь не о твоей любви. Речь о Николасе. Император был одержим погибшим другом, Бонком. Твоим дедом. Никки рос рядом с Александром, и эта одержимость получила продолжение. Тебя.

Темнота заполнила комнату, слишком страшно мне было от чужих слов. Слишком сильно они походили на правду.

– Каким бы гениальным не был мой сын, он ребенок. Вряд ли отношения, в основе которых болезненная детская привязанность, будут счастливыми. Да и о долговечности их я бы тоже поспорил.

Мерно тикали в ладони часы. Одна ночь и несколько лет пусть и странной, но дружбы. Перечеркнутая фотографией долговечность.

Господи, как же тошно…

– Чего вы хотите? – обреченно спросила я.

– Вопрос в том, чего хочешь ты?

Я мотнула головой, заставляя темноту отступить.

– Я хочу вернуться к родителям. В Эдинбург.

Господин Холд покачал головой, а потом меня уничтожил. Распылил на тысячу беснующихся частиц черной пыли, неспособных более собраться в прежнюю Алиану:

– Арианна умерла три месяца назад. После похорон господин Бонк ушел за пределы крепости, в лес, и не вернулся. Твоих родителей больше нет. Я тоже узнал об этом недавно. Какое-то время назад Николас посещал Эдинбург, а по приезду сообщил мне. Ставить в известность тебя он, по всей видимости, нужным не посчитал.

В сером мире было холодно. Алым факелом пульсировал господин Холд, только огонь его больше не согревал.

– Шумиха утихнет, ты сможешь продолжить обучение, если захочешь. Общество примет тебя, у него не будет выхода. Принуждать тебя к чему бы-то ни было, я не собираюсь. Но если после сегодняшней ночи ты забеременеешь, у тебя всего два выхода. Или ты станешь моей женой, или отдашь мне ребенка.

Холд не лгал мне. Никогда не лгал. Он растоптал меня правдой.

– Надеюсь, ребенка не будет, – едва слышно выдавила я.

– Собирай вещи, Алиана. Я вернусь за тобой через пару часов, сразу после похорон. И да, надеюсь, ребенок будет. Дети – это прекрасно. – Холд коротко поклонился и, разворачиваясь в дверях, добавил: – Особенно если это дети любимых детей.

Тихо тикали наручные часы в моей руке. Входную дверь закрыли на ключ. Идти некуда. Некуда бежать. Я бросила взгляд на кровать.

Лечь. Закрыть глаза, и проснуться семь лет назад. В Эдинбурге.

Глава 7

Ральф проснулся от ощущения чужого взгляда. Еще глаза не открыл, но уже улыбнулся, зная, кто именно смотрит на него. Теплый, насмешливый взгляд, от которого хочется дурачиться и шутить. Над тем, кто на него смотрит, шутить.

Хорошо, что он согласился на предложение Холда. Рана от потери брата не стала меньше, но благодаря Нику Ральф снова научился любить жизнь.

– Чего пялишься? Еду принес? – буркнул Бонк и приоткрыл правый глаз.

Ник хохотнул и протянул ему пакет с чем-то теплым внутри. Судя по одуряющему аромату (слюна тут же заполнила рот), этим чем-то была какая-то выпечка. Мясная, что радовало.

– Салфетки там, – Фостер мотнул головой, указывая на металлический столик на колесиках, – вместе с кофе. Каша тоже там.

Николас посмотрел на запястье,