обняла себя руками и взглянула в черные глаза Рэндольфа.

– Она не послушалась тебя, выбрав отца. Она умерла, потому что не вернула красное наследие Бонков.

Снова замер вокруг серый мир, вспыхнул алый туман и обнял меня, согревая озябшие плечи.

Серый китель на моих плечах. Сначала отец. Потом сын. Что ж, пусть так. Я криво усмехнулась и озвучила вслух очевидную мысль:

– А я буду жить.

– Да, моя девочка, ты будешь жить. – Рэндольф поцеловал меня в лоб. – И всё же тебе нужна одежда.

Черно-белым кадром застыла крепость, я вдохнула морозный воздух, чтобы выдохнуть в родительской спальне.

Нет. Позже, не сейчас. Сейчас слишком больно.

Снова серые камни – я стояла напротив крепости. Мне больше не было холодно – красный туман грел лучше любого огня. Но брат прав. Мне нужна одежда, нужен кров, нужна вода и еда. Я положила руку себе на живот и рассмеялась.

Мне нужны вещи. Для ребенка.

– Кто вы? Здесь нельзя находиться! – окрикнул меня мужской голос.

Я повернула голову и увидела военного в теплой зимней форме. Он, нахмурившись, смотрел на меня, рука его предупредительно лежала на табельном оружии.

– Где вы оставили одежду? Что вы делаете на закрытой территории? – отрывисто спросил меня.

– Закрытой? – удивилась я, игнорируя вопросы. – С каких это пор крепость Бонков стала закрытым объектом?

– С тех самых пор, как эта территория перешла во владение имперской армии, – ответил мне мужчина.

«Кто теперь наследует Эдинбургскую крепость?» «Никто не может отобрать у вас это право», – так ответил мне Холд. Только всё, что я наследую давно в руках моего опекуна!

Он забрал у меня даже крепость!

– Оденьтесь и следуйте за мной! – приказал мне военный, и красная пелена упала мне на глаза.

Я – Алиана Бонк. Нельзя. Приказать. Бонку.

«Нельзя», – положил мне руку на плечо Рэндольф.

Нельзя…

Удар сердца, и я за спиной человека.

– Что за черт… – выдохнул мужчина.

– Убирайтесь, – тихо сказала я, он развернулся и, щелкнув предохранителем, не раздумывая, выстрелил в меня.

Раз. Два. Три. Время застыло, зависли в воздухе пули.

Я отступила в тень высоких деревьев, наблюдая за паникой человека. Он тяжело дышал, озираясь по сторонам, и снова выстрелил туда, где мгновение назад была я. Да, вот он – первобытный страх. Страх перед тем, чему нельзя найти объяснений.

Пятясь и оглядываясь, военный ушел к дороге и автомобилю, на котором приехал. Тот не заводился, дрожащими руками мужчина вытащил приемник и пытался вызвать подмогу.

Я вернулась в мамину спальню и присела на родительскую кровать.

Люди… их слишком много, а я одна. И нет у меня ни желания, ни сил играть с их пулями в догонялки.

– Кровь – ключ от Эдинбурга, – глядя на белые линии на руках, задумчиво повторила я слова Рэндольфа.

Резать себя не особенно приятно, и не нужно. Снег во дворе всё еще хранит мою кровь. Я закрыла глаза, растворяясь в черно-алом тумане. А люди … люди увидят пожар, а затем и развалины старой крепости.

Эдинбург отныне закрыт для гостей. Хозяйка перенесла его в бездну.

Крепость давно была сырой. Огонь разгорался неохотно. Но когда языки пламени достигли деревянных межэтажных перекрытий, весело затрещал, а я, рассмеявшись, заставила окна открыться.

Да! Огонь взметнулся до самой крыши. Стропила рухнули, разрушив жилой этаж. Я последний раз провела по покрывалу рукой – языки алого пламени обвили мою ладонь. Горела подо мной библиотека, и тлел наш с Александром договор. Я скинула промокшие насквозь туфли и с интересом смотрела за тем, как пытается сопротивляться пламени влажная ткань. Вокруг трещал огонь, он нежно гладил мои плечи. Самый верный, самый искренний любовник, из всех, что только может быть. Я улыбнулась и откинула голову назад, открывая его поцелуям шею.

Да-а-а… – он не предаст, он не скрывает своих планов, всё, что он хочет – убить.

На улице орали сирены. Люди приехали тушить пожар. Поздно. Развалины – всё, что осталось от закрытого объекта армейцев. И наш семейный склеп. Он уцелел.

Я вышла из разрушенной крепости в тень зимнего леса и прислушалась к крикам мужчин:

– Замыкание! В отрезанной от электричества крепости! Как, черт возьми, об этом узнал Холд?!

Холд?

Военный громко выругался, его собеседник, мрачно следивший за тем, как разматывают пожарные рукава, перевел взгляд на лес и ответил:

– Возможно, он еще не знает. Просто совпадение. Когда придет борт?

– У нас еще пара часов.

Холд будет здесь? Ну что ж, логично. Сбежавший ключик нужно вернуть. Пусть ищет. Найти тень в темноте это даже не забавно. Это – смешно.

– И что я должен ему сказать? – покачал головой мужчина. – Повторить бред патрульного про светловолосую девушку? Приплести, как местные это называют, духа леса?

Я криво усмехнулась, а потом шепнула:

– Почему нет?

Он резко дернул головой, а потом увидел меня. Босую девушку в тени высокой ели. Я рассмеялась, заметив, как исказилось ужасом его лицо и, растворяясь в темноте, утешила:

– Холд поверит.

***

Лиз очнулась, и это радовало. Младшая Холд дрожащими руками приняла из рук Ральфа стакан воды и, стуча зубами о стекло, сделала несколько больших глотков.

Ник был тут же, сидел на полу в гостиной, спиной опираясь о кресло в углу комнаты. Впрочем, был тут же, это сильно сказано. Пустой взгляд его не выражал ничего. Сестру Фостер вылечил. «Пойдем к Лиз» – было последним, что он сказал, но на вопросы её друг уже не реагировал, и Ральфа тоже не слышал. И так уже, наверное, минут двадцать.

– Я … – сглотнула Лиз. – Я видела, как отъезжает от дома машина отца. Ани с ним?

Ральф забрал стакан из её рук и, заметив, как дернулся Ник после её слов, ответил:

– Не думаю.

Бонк бросил взгляд на запястье. Стрелки часов по-прежнему показывали восемь пятьдесят две. Он огляделся: настенные часы вторили наручным. С уходом Алианы остановилось время. Ральф запретил себе паниковать, и думать о смерти сестры запретил. Застывшие часы – лишь суеверия. Она ушла в Эдинбург. Она жива. Точка.

И они с Ником её найдут. Проблема только в том, что ушел и Ник. В себя ушел. Не дозваться.

Слиплись стрелки часов, да только время утекает сквозь пальцы. И слышен с улицы звон траурных колоколов: началась церемония погребения. Черт с ним. Плевать ему на Александра.

– Ральф! – Бонк повернулся на отчаянный крик Элизабет.

Вот ведь… похоже, сумасшествие заразительно! Она звала его уже не первый раз, и он тоже не слышал.

– Да, Элизабет?

– Знаешь, почему я решила стать врачом? – вдруг спросила она.