Оксфорда, а потом собрались все вместе у вершины горы – мама, папа, Эдан, Мэнди и Крис с Джекобом и Меган, Лаура, друг Майка Али, Стори и я. Солнечные лучи пробивались сквозь листву деревьев, когда мы отошли от парковки. Я старался вспомнить лучшее место: место, где мы тусовались с Майком. Я знал, что надо свернуть с основной тропы и пройти по маленькой боковой тропинке примерно треть пути наверх. Мы с Майком пробирались по заросшим тропинкам, по которым никто не ходит. Я хорошо помнил, какой прекрасный вид на ущелье открывается оттуда. Я считал, что это место подойдет лучше всего. Мама и папа оба были уже не в лучшей форме, так что мы шли очень медленно. Мама к тому же находилась на ранней стадии деменции. Я держался рядом с ней, когда заметил тропинку, уходящую в сторону. Я сказал: «Думаю, здесь нам надо свернуть». Стори, Эдан, Джейкоб и Меган к тому времени успели нас обогнать и были, наверно, уже на полпути к вершине. Крис и Али вызвались сходить и привести их назад. Папа шел сзади нас с Лаурой и Мэнди, так что я повел маму по тропинке. Маме этого было достаточно, чтобы разволноваться. Она растерялась, стала спрашивать, куда делись все остальные, и была явно невысокого мнения о моих (сомнительных) организационных способностях.

«Подожди здесь, мама, – терпеливо сказал я. – Я все улажу».

Она нашла подходящее место, чтобы подождать, и села на бревно, а я пошел вперед осмотреться, надеясь найти то самое место. Я был уверен, что надо пройти только немного вперед, и стал пробираться сквозь заросли. Но это оказалось не там. Идти вперед смысла не было.

Я вернулся назад к маме, когда к ней начали подходить остальные. И увидев ее, расслабленно сидящую на бревне на маленькой полянке, я вдруг понял, что мы уже на месте. Мама нашла его. Я так зациклился на образе, который держал в голове, что даже не заметил, как здесь красиво. Место доступное, но в то же время укромное, просто идеальное.

Все мы плакали. Сказали несколько слов. Потом по очереди посыпали немного праха Майка у подножия дерева. Я никогда раньше не развеивал человеческий прах и не ожидал, что это будет так. Я думал, что прах будет похож на маленькое облако пыли, которое тихонько развеется по ветру, что это будет светлый и символический духовный опыт. А на самом деле, держа в руках большую урну с останками Майка, я слышал и чувствовал в своих руках грубое дребезжание несгоревших фрагментов (костей, как я думаю), и они высыпались вместе с пеплом. Кусочки Майка. На мгновение я ужаснулся.

Это казалось так неправильно.

Этот миг прошел, и сквозь слезы мы все вместе попрощались с Майком. Я развеял еще пепел из одной маленькой урны и приклеил рамочку с медной табличкой с именем Майка к прочному камню, который мы положили под деревом.

Мы попрощались с Майком и пошли вниз, все еще исполненные горя, но было уже немного легче.

На следующий день я вернулся на Моэл Фамау. На то же место. И на следующий день. И на следующий. Я приходил сюда каждый день. Это заставляло меня выходить из дома. Заставляло меня выходить из хандры, в которой я находился, из рутины домашней скорби. И еще это сделало меня немного крепче.

Не верю я, что душа возвращается туда, где развеян прах. Я ходил туда не чтобы поговорить с Майком или побыть рядом с ним. Сначала не для этого. Там я находил утешение. Находил покой. Находил избавление. Находил место, подходящее, чтобы спрятать голову в песок и позволить жизни проходить мимо. Это был мой костыль, мое средство ничего не делать, не двигаться.

И только со временем это стало местом, куда я прихожу, чтобы побыть с Майком.

Сегодня я здесь, чтобы попрощаться с Майком. И поблагодарить его. Чтобы избавиться от привычки. Завтра меня здесь не будет, завтра я лечу в Новую Зеландию. Я начну свое путешествие далеко отсюда, далеко от Майка. Но я знаю, что и оно приблизит меня к нему. Да, я наконец завершу исполнение списка желаний, который он мне оставил.

Больше полутора лет. Столько времени понадобилось, чтобы получить зеленый свет на документальный фильм. Я стал уже думать, что этого может никогда не случиться. Продюсеры и финансисты приходили и уходили, обещания легко давались и легко нарушались, мои надежды то росли, то уменьшались, и я чувствовал себя измученным этими бесплодными попытками.

Пытаться собрать деньги на фильм любых масштабов – само по себе душераздирающее мероприятие, дорога, вымощенная бесконечными отказами и разочарованиями; но если еще и тема фильма настолько личная, как в моем случае, то каждая колдобина на этой дороге воспринимается как личная обида, как полный крах. В какой-то момент я стал думать, что поеду в Новую Зеландию сам по себе и, может быть, сниму все на телефон. Но Майк хотел не этого. Он хотел, чтобы все было сделано как следует. И я делал все как следует. А это требовало денег. Не то чтобы очень много, но много больше, чем было у меня. Я все больше злился, расстраивался и разочаровывался из-за своей неспособности собрать деньги на фильм оттого, что я не смогу исполнить желания Майка. Но мы здесь. Наконец. Это происходит на самом деле.

Я скручиваю сигарету, чувствую, как слезы наворачиваются на глаза. Почти пора. Надо уходить. Оставаться здесь, не двигаясь вперед, – плохая привычка. Я застыл, залип в этой стадии горя, из которой не могу выбраться.

Не хочу уходить. Не хочу оставлять Майка. И еще я дико нервничаю. Не представляю, что меня ждет в Новой Зеландии, но там точно будет много всего страшного. Много всего, что выставит меня на посмешище. И еще много всего, что заставит меня против воли столкнуться со своими эмоциями, которые так притуплены сейчас. Но самое главное, я надеюсь, много всего, что вернет мне Майка, хоть на один миг. Не могу передать, как я жажду услышать его голос в тексте списка. Не хочу ехать, но хочу поехать. Все сложно, ясно?

Спасибо, Майк! Спасибо за список желаний! Спасибо, что выдернул меня отсюда, что послал меня в эту жуткую поездку. Спасибо, что оставил мне способ вернуться к тебе.

«Спасибо, Майк», – говорю я вслух. Я встаю и запахиваю потуже куртку, старую зеленую куртку Майка, она охватывает меня, как его объятия. Мне пора спускаться с горы. Надо успеть на