— Это Юля сочинила! — вступилась за меня Жека.

— Перепиши слова, — всё ещё с недоверием смотрел он на меня.

Я передала гитару Егору и он продолжил вечер песней Чайфа:

— От старых друзей весточки нет, грустно. А на душе от свежих газет пусто, и от несвежих невелика потеха, правда вот был армейский дружок, уехал.

Нам стало привычным укладывать вещи в рюкзаки, надёжно пакуя в полиэтиленовые мешки, собирать и разбирать палатки, натягивать и отвязывать верёвки от еловых стволов, обживать новые и новые места. Чусовая удивляла меня своими живописными берегами: суровая, самобытная природа, и потому потрясающе прекрасна. В недвижимых утёсах, в бесконечной зелёной тайге чувствовались сила и мощь. Несмотря на дожди и неизвестность, в которую мы продвигались на мелком судёнышке всё дальше и дальше, я ощущала здесь покой и уют. Опорой и защитой мне были нерушимые стены скал. Нас ждала следующая днёвка напротив камня Великан, чья высота достигала ста двадцати метров — самого высокого на реке Чусовой, — как четыре наших городских девятиэтажки, составленных друг на друга! Он устроился на излучине, где река делает очередной поворот, плавно огибая огромный утёс. «Только бы не было дождя! Только бы не было!», — вертелось у меня в голове, так хотелось забраться на этот утёс в сухих кедах. Ведь стоит камням едва намокнуть, как подошва обуви предательски скользит, усложняя путь. А скатиться с Великана радости мало.

Но вечер выдался тихий, без дождя, Филиппович восседал на своём царском кресле, разложив обе руки по подлокотникам, хмуро глядя из-под панамки. Инструктор готовил ужин, подставляя загорелую спину жалам комаров. Антон развешивал сырое полотенце да рубаху на верёвки, а Никита Волшебник качал баллоны катамарана. Интересно зачем, отплываем только завтра в обед. Вот ребята медики Маша и Влад с вёслами в руках подошли к катамарану. Что они затевают?

— Ребята, вы домой сбежать решили? — кричит им Костя с бивака.

— Ага! Через тайгу срежем и напрямки в Омск! — улыбается Волшебник.

— Кто с нами на Великан? Скоро стемнеет, кто готов к трудностям и приключениям, собирайтесь быстрее! — командует Никита.

Мы с Жекой переглянулись: заманчивая идея!

— А как возвращаться, в ночь, что ли? — всё же сомневаюсь я.

— Мы туда с ночевой пойдём, — поясняет Маша. — Возьмём пару палаток.

Встретить рассвет на самом высоком утёсе Чусовой — что может быть романтичнее! Сомнений больше не было, и мы с Женей собрали спальные мешки для ночлега на новом месте, ложки и кружки. Из большой общей кастрюли Маша заботливо налила в маленький закопчённый котелок несколько поварёжек горохового супа — инструктор уже приготовил ужин.

— Маша, прольётся, — качала я головой, определённо не веря, что можно подняться на гору с кастрюлькой супа, ни разу не споткнувшись о корень дерева, и подтянуться вверх на камень лишь с помощью одной руки.

— Без жидкого нельзя, я как врач говорю, — не отступалась Маша.

Меж тем небо окрасилось в густо-сиреневый цвет, сумерки опустились на Чусовую, и мы взобрались на катамаран, — нехитрое сооружение из двух надувных баллонов, соединённых между собой несколькими жердями. Инструктор оттолкнул наш катамаран от берега с напутственными словами: «Аккуратней там!», и мы старательно заработали вёслами, чтобы течение не унесло нас. Утром мы должны будем вернуться на завтрак к основному составу лагеря, чтобы продолжить сплав по Чусовой. На Великан поднимались уже по темноте, фонарики были не у всех, и потому Никита шёл сзади группы, освещая путь большим фонарём, благодаря его яркому лучу мы и вскарабкались на утёс, то и дело хватаясь за торчащие из-под земли корни деревьев. Что-то звало меня туда, наверх, что-то отчаянно кипело в моей душе и рвалось наружу, так хотелось мне встретить рассвет на вершине, под самым небом. Маша смогла донести котелок, не расплескав ужин на камнях и кочках, и гороховый суп пришёлся как нельзя кстати. Площадка на вершине оказалась совсем небольшой, и потому наши палатки громоздились под сильным уклоном впритык друг к другу. Но всем очень хотелось спать, и потому ни теснота, ни булыжники под спиной никого не смущали. Не спал лишь Волшебник. Он подбрасывал хворост в костёр и сидел один, рассматривая красные угли. Он был другим, непохожим на нас. Вот мы, как медные пятаки на открытой ладони, простые и понятные со всех сторон. А Никита, самый старший, самый молчаливый, казалось, знал больше, чем все остальные, его зрению было доступно что-то, что неведомо нам. Может, оттого его прозвали Волшебником?.. Голос Никиты разбудил меня:

— Эй, сони-романтики, кто рассвет встречать собирался, вылезайте! — Волшебник расстегнул молнию палатки, и сырой холодный воздух снова коснулся ноздрей.

На помятых лицах «сонь-романтиков» не было и намёка на радость и умиротворение, невыспавшиеся, зевающие, мы по очереди выкатились на свежий воздух. Я глянула на две неказистые палаточки, съехавшие набекрень, притулившиеся на уклоне Великана.

— О! Палатки-то как за ночь перекосило! — удивилась я.

— Ничего с ними ночью не случилось, мы их так криво ещё вчера в темноте поставили, — улыбнулся Антон.

А над Чусовой вставало солнце, румяня щёки утёсов, тянулось тёплыми лучами к лапам сосен, к мокрой траве, а внизу, на другом берегу реки, устроились яркие бугорки палаток, в которых укутались в спальники спящие люди, они смотрели десятый сон, а может, и вовсе спали без снов, но никто из них даже не подозревал, как прекрасно это утро здесь, на Великане. И таких больше не будет. Другие, конечно будут, а вот именно это утро уже никогда не повторится. Я вдруг почувствовала это всей своей душой. Я бы ещё о многом могла размышлять, стоя на краю камня, но мои мысли прервала байдарка, разрезающая гладь воды внизу. Двое в байдарке синхронно работали двулопастными вёслами, рисуя в воздухе «восьмёрки», как вдруг лодка перевернулась вверх дном, выкинув гребцов за борт. Похоже, судно налетело на камень. Ребята сбежались смотреть, что же будет дальше. Но, гребцы, видимо, были опытными: им быстро удалось поставить байдарку на воду и уйти к берегу, где спал наш лагерь.

…Дверь в спальню громко захлопнулась: сильный ветер ворвался в дом, надул пузырями занавески, выбросил с подоконника на пол картонный домик-календарь. Я проснулась и увидела Андерсена, сидящего на уголке кровати. На этот раз он переоделся в джинсы и легкий вязаный свитер молочного оттенка.

— Андерсен? Что произошло? Где Жека? Когда я успела вернуться домой?

— Всё хорошо. Жека у себя дома уже доедает второй бутерброд, а ты вот всё спишь, засоня, — улыбнулся Андерсен. Он был спокоен, будто не произошло ничего особенного. — Ты скоро привыкнешь.

— К