С другой стороны, разбои в Палестине и организованные шайки тайных убийц вроде тех, какими располагали рабби Бен-Акиба или лже-мессия Бар-Кохеба, переполняли чашу римского терпения помимо всего указанного выше. Непрестанные же революции в Иерусалиме, потрясавшие самые основы империи и вызывавшие иногда напряжение лучших ее сил, достаточно мотивируют приказ по армии, отданы и Титом. Мудрено ли, что по окончании осады Иерусалима (70–71 гг. после Р. Х.), стоившей римлянам чрезвычайных жертв и страшных усилий, этот великий полководец, хотя и очарованный прелестями еврейской же принцессы Береники, не мог не воздать своим войскам справедливости, говоря: «Вы победили самый бесстыдный, мятежный и коварный народ!»…

Таким образом, ясно, почему еще император Август отнесся к своему племяннику Кайю с похвалой за то, что, проезжая Иудею, тот воздержался от паломничества в иерусалимский храм. «Cajuin nerotein, quod Itidaem praetervehens apud Hieroviliniiain non suplicasset, laudarit» (Светоний. – Octavius Caesar Augustus. XCIII). Да и странно было бы иное. Ведь уже в те времена о революционном дерзновении евреев кричали, что называемся, и воробьи на крышах. Ювенал (cam. XIV) недаром говорит: «Ни во что не ставить привыкнув римлян законы, свято храня, изучают одно иудейское право!..»

«Чувство человеколюбия возмущается, – утверждает со своей стороны глубоковдумчивый Гиббон,[20]– в особенности при чтении рассказов об омерзительных жестокостях, совершенных евреями в городах Египта, Кипра и Кирены (во втором столетии по Р. Х.), где, под видом дружбы, они, предательским образом., употребили во зло доверие туземных жителей, отчего мы и склонны одобрять римские легионы, сурово отомстившие расе фанатиков, которая вследствие своих варварских и легкомысленных предрассудков, стала непримиримым врагом не одного римского правительства, а и всего человеческого рода. В Кирене, они умертвили 220.000, на Кипре – 240.000 греков-христиан, в Египте же – огромное число жителей. Многие из жертв были распиливаемы надвое, согласно с прецедентом, который был санкционирован примером Давида. Победоносные иудеи пожирали мясо несчастных, лизали их кровь и опоясывали себя их внутренностями!..»

«Сооружая гекатомбы из черепов, сыны иуды танцевали dance macabre вокруг».

Возможно ли удивляться, что, по свидетельству Ренана (см. его «Антихрист»), на них стали, наконец, охотиться, как на хищных зверей?!..

В эту же, должно быть, пору сложилось у римлян и общее заключение: «Infandum Israel scelus audet, morte piandum».[21]

Но что всего знаменательнее – «избранный народ» рассчитывал обмануть римлян и под предлогом преследования христиан надеялся усыпить бдительность римских властей с целью разлить огонь революции на огромном пространстве и в роковом, всеобщем крушении достигнуть независимости Иудеи…

Впрочем, тогда еще не было «освободительной» прессы, и кагал отнюдь не располагал нынешними средствами возводить свои злодеяния в «торжество культуры», а тем паче не имел возможности обращать себя в предмет идеального поклонения для «сознательных пролетариев»…

В свою очередь, император Адриан не оставил жидов без наказания. В период подавления бунта (132–135 гг. но Р. Х.), около 600 000 погибло их от меча и сверх того бесчисленное множество от голода, болезней и пожаров. Пять евреев за одну свинью продавались в рабство на ярмарке… под дубом Маврийским. Независимо от сего, они были лишены всех прав состояния и окончательно изгнаны из Палестины. Самое название Иерусалима было уничтожено и заменено новым – «Aelia Capitolina», а сынам Иуды запрещено приближаться под страхом смерти.

Правда, что универсальные иудейские средства, интриги, пролазничество, женщины и подкуп открыли «угнетенному племени» к временам императора Юстиниана пути вновь заручиться некоторой долей прав в Византии и притом настолько, что в его кодексе появился даже особый отдел – «De Judaes». Тем не менее, Юстиниан повелел: «Honore tamen jruantur nullo, sed sint in turpitudine fortunae, in qua et animam esse volunt».[22]

Таково веление рока, неизменно тяготеющее над членами «избранного народа».

Они не способны переносить счастья и за неистовства в гордыне своей ниспровергаются с пьедестала самой судьбой.

Римский народ и раньше и после Пунических войн достаточно ознакомился с евреями, а римский сенат пребывал на недосягаемой высоте государственной мудрости. С другой стороны, могучий авторитет Тацита, как историка и мыслителя, равным образом недоступен порицаниям. Посему надлежит принять к сведению и вразумляющее свидетельство знаменитого бытописателя от имени древнего Рима о евреях.

«Еврейский культ нелеп и мрачен, – у них все то нечестиво, что для нас священно, и наоборот, дозволено среди них то, что у нас преступно. Ибо негоднейшие люди, презрев отечественную религию, приносили сюда (в Иерусалим) дань и пожертвования. Вследствие сем, могущество евреев возрастало, как и путем того, что у них несокрушимое друг к другу доверие и безотлагательное сострадание, но зато и вражеская ненависть ко всем остальным людям. С ними евреи не разделяют ни стола, ни ложа. Будучи отродьем, в высшей степени преданным сладострастию, они воздерживаются от сношений с иноплеменницами, а между собою у них нет ничего недозволенного. Они установили обрезание детородных частей, чтобы распознаваться взаимно по этой особенности. Переходящие в их веру злоупотребляют собой тем же способом и ничему не научаются раньше, как презирать богов, отказываться от отечества, ни во что не ставить своих родителей, детей, братьев. При всем этом евреи главным образом заботятся о размножении собственного племени».

IX. Невзирая на сие изложенное, Израиль, как и в наши дни процветал. Еще в Риме он изловчился создать столь золотое для себя время, что, по удостоверению Моммзена, проконсулы и пропреторы провинций вынуждены были нежно обращаться даже с местными израильтянами, если по истечении срока службы не хотели вместо награды или триумфа, удостоиться кошачьего концерта, а то и уголовного суда. Евреи не дремали, как они, впрочем, и вообще не забывают «помогать своему счастью». Независимо от сего, сохраняя во все времена потаенное собственное правительство, они и много позже войны Помпея в Палестине продолжали рассматривать Иерусалимский храм, как свой международный банк, куда из Италии и провинций свозили награбленное золото.

«Quum aurum judaeorum nomine, quotannis ex Italia et ex omnibus provinciis Hierosolyma exportari soleret», – говорит Цицерон в речи Флакка.

Пропреторы и проконсулы не осмеливались возражать, хотя, конечно, понимали опасности, угрожающие римскому государству через скопление золота в центральной кассе иудеев. Только один префект Каппадокии Валерий Флакк решил хотя бы своим евреям запретить вывоз золота. По своему обыкновению, еврейство не осталось «неблагодарным» и, купив тогдашнего Зола по имени Лелия, предъявило Флакку ряд позорнейших обвинений. Согласно иудейскому же патентованному рецепту предполагалось запятнать Флакка такой скверной, чтобы его уже никто отмыть не мог. С этой целью евреи снабдили Лелия ложными свидетелями и фальшивыми документами, а в заключение, собравшись на форуме, принялись чинить столь наглые скандалы и гвалт, что подсудимому, казалось, не было спасения…