Я допила кофе и вновь уставилась в окно.Вскоре мне это надоело, и я перевела взгляд на нового знакомого. На вид ему былооколо сорока лет. Он был похож на боксера. Крупный нос, скошенный набок,возможно, его когда-то перебили и он неудачно сросся, пухлые губы и голубыеглаза. «Боксер» наяривал бифштекс, запивая его водкой. Через пару минут кнашему столику подошел официант. «Боксер», подняв го-лову, что-то прошептал емуна ухо. Я вздрогнула – рядом с ушными раковинами у моего нового знакомоговиднелись едва заметные маленькие рубцы. Кожа в этих местах была сильнонатянута, казалось, что она может лопнуть в любой момент. Так как мой покойныйотец был пластическим хирургом, я довольно хорошо разбиралась в шрамах и моглапочти безошибочно угадать их происхождение. В том, что «боксер» поменялвнешность, я не сомневалась. Папа часто делал такие операции, разумеется, тайнои за большие деньги. Одна из них закончилась трагедией. Как-то к папе пришелмужчина, рецидивист, который находился во всероссийском розыске, и попросилизменить его до неузнаваемости. Папа согласился, операция прошла успешно, нопосле того, как пациент выписался, моего отца убили. Просто закололи пикой, ивсе. Кто это сделал, не знаю. Может, тот самый рецидивист, а может, кто-тодругой. Наверное, папу убрали как ненужного свидетеля. С тех пор я на всю жизньусвоила одну простую истину: нормальному человеку незачем менять своювнешность. Раз он идет на это – значит, он где-то крупно прокололся и от негонужно держаться подальше.

Я еще раз с ужасом посмотрела на шрамы заушами «боксера» и почувствовала, как защемило в груди. «Боксер» поднял голову иулыбнулся:

– Заказал креветок и еще немного водочки.

– Я бы тоже выпила водки, – томнопроизнесла я.

«Боксер» моментально подозвал официанта. Тотпринес вторую рюмку, бросив на меня заинтересованный взгляд.

– За удачу, – улыбнулся мой спутники выпил свою порцию.

– За удачу, – повторила я ипроделала то же самое.

Если этот человек из нашего городка, то оннепременно должен был знать моего отца, потому что в нашем городке за такиеоперации больше никто не брался. Если он из Москвы, то вероятность знакомстваполностью исключена, потому что в больших городах такие операции делают накаждом шагу. Спрашивать ни о чем нельзя, так как если этот «боксер» скрываетсяот органов, то может запросто наказать меня за излишнее любопытство.

– Как самочувствие? – спросил онменя.

– Паршиво, – пожала я плечами ипостучала пальцами по столу. – Скажите, а вы москвич?

– Я не имею определенного местажительства. Я – как вольный ветер. Две недели там, две недели сям. Завтра вМоскве, послезавтра могу быть во Владивостоке, а через пару дней в Магадане.

– Это у вас профессия такая, связанная скомандировками?

– Профессия, – усмехнулся «боксер» ипросверлил меня таким нахальным взглядом, что мне показалось, будто я сижуперед ним голая.

Сделав безразличный вид, я как ни в чем небывало спросила:

– А в нашем городке по работе были?

– По работе, – коротко ответил он.

Ужин закончился, и мы отправились в свойвагон. Остановившись в тамбуре, «боксер» протянул мне сигарету и спросил:

– Куришь?

Я не ответила, взяла сигарету и в который разподумала о Максе. Прошлой ночью мы лежали с ним в одной постели, но под разнымиодеялами. Мы давно спали под разными одеялами. Так захотел Макс. Просто однаждывечером он сказал, чтобы я достала ему второе одеяло. Я попыталась возмутиться,мол, зачем мне стирать лишний пододеяльник, но он настоял на своем. «Ну ипусть», – подумала я тогда, а потом привыкла и даже получала от этогоудовольствие. Под одним одеялом я спала с Глебом. Глеб прижимал меня к себе ивсю ночь говорил на ушко ласковые слова. С Максом все по-другому. Я надеваладлинную ночную рубашку, закутывалась до бровей и поворачивалась к немузадницей. Макс проделывал то же самое, и я начинала жалеть о том, что в нашейквартире всего одна спальня, потому что мне бы хотелось спать со своимсобственным муженьком не только под разными одеялами, но и на разных кроватях.Наверное, именно с разных одеял у нас началась разная жизнь.

Я опомнилась, подняла глаза и посмотрела напопутчика. В тамбуре горел тусклый свет, и рубцов не было заметно, но я-тознала, что они есть! Сердце мое учащенно билось. Если этот человек поменял своювнешность – значит, у него были причины, а если у него были причины, то он нетак прост, каким старается казаться.

– Вы постоянно о чем-то думаете...

– Что? – вздрогнула я.

– Я говорю, что вас, кажется, оченьсильно беспокоят какие-то обстоятельства.

– Да так, пустяки.

– Вы уверены, что вам не нужна помощь?

– Уверена.

– Ты где танцуешь? – спросил он,перейдя снять на «ты».

– Что? – переспросила я, ощутив, какпо моей спине пробежал холодок. Может быть, мне вообще не стоило говорить ему,чем я занимаюсь. Но теперь уже поздно раскаиваться, тем более что я не привыкласкрывать свою профессию.

– Так где ты танцуешь?

«Боксер» взял меня за локоть и пристальнопосмотрел мне в глаза.

– Во «Фламинго».

Я отдернула руку и попятилась к двери.

– Я что, тебя напугал? – засмеялсяон. – Неужели я такой страшный?

Ничего не ответив, я быстро открыла дверь и совсех ног бросилась в свое купе. Плюхнувшись на полку, постаралась отдышаться.Угораздил же меня черт пойти с этим придурком ужинать в ресторан! У меня своихпроблем хватает, так нет, решила себе еще новые нажить. Идиотка!

Пожилая женщина ласково посмотрела на меня иизвиняющимся голосом произнесла:

– Дочурка, ты молодая, ляг, пожалуйста,на верхнюю полку. Там рядом дед безобидный спит. А я наверху не могу. Сильноворочаюсь, могу упасть.

Я кивнула и полезла на верхнюю полку. Дед неспал, вшестеро сложив газету, он разгадывал кроссворд. Я перевернулась на животи уставилась в окно. Женщина легла на мое место и накрылась одеялом. Черезминуту в купе вошел «боксер» и сел на свое место.

– Я девушку попросила верхнюю полкузанять, а то я там спать не смогу, – объяснила женщина и закрыла глаза.

– Да по мне, пусть она хоть на крышеэтого поезда спит, – буркнул «боксер» и, не снимая ботинок, растянулсяповерх одеяла.