– Нет!

У меня были ключи – замок тихо щелкнул.

– Нет, нет, нет, – скулил он. – Руби, ты знаешь, что с тобой сделают. Тебя снова туда вернут, тебя убьют – убьют тебя.

Доктор Грей опустилась на колени перед сыном, чтобы перевязать его раны. И при этих словах, она замерла, глядя на меня.

– Со мной ничего не случится – я не позволю, – проговорила я.

Обещать это было бессмысленно. Но в этот момент я была так уверена в нашем плане, так отчаянно хотела убедиться, что он не пойдет прахом из-за того, что случилось здесь. Я не сомневалась, что мне удастся удержать под контролем достаточно сотрудников СПП, чтобы сохранить себе жизнь.

Я хочу жить.

– Я собирался это сделать! Это должен быть я!

– Передай другим – первое марта! – Ключи упали на пол, а я прижала ладонь к стеклу. – Первое марта. Гарри знает план.

– Руби, – всхлипнул Нико, – не делай этого.

Я прижалась лбом к холодной поверхности.

– Теперь я его вижу – тот путь, о котором говорил Джуд. Он так прекрасен. Дождь прошел, и облака уплывают прочь.

Я хочу жить.

Отодвинув Лилиан Грей, я подхватила безжизненное тело Клэнси под мышки, который повис на моих руках мертвым грузом, выволакивая его в небольшой коридор.

– Что ты делаешь? – Женщина устремилась за мной, ее руки, рубашка, лицо были в крови ее сына. – Куда ты его несешь?

– Закройте дверь! – оборвала ее я.

Прижавшись к стеклу, Нико продолжал молотить по нему ладонями, а потом дверь захлопнулась. Уставившись на темные волосы Клэнси, продолжала тащить его. Он что-то пробормотал, а мои ноздри наполнил медный запах крови. Я посмотрела на свои руки: даже сейчас его темные следы на мне.

Когда я протащила Клэнси через последнюю дверь, вырубили электричество. Парень выскользнул из моих рук и с глухим ударом безвольно растянулся на плитках пола. Оглянувшись, я убедилась, что и последняя дверь надежно закрыта, и Нико сейчас ничто не угрожает. Сунув флешку в ботинок, я легла на живот, вытянувшись на холодном полу. Я гордилась тем, что мои руки не дрожали, когда я сложила их за головой.

Дыши.

Я погрузилась в то место, глубоко внутри себя, о котором спрашивала меня Зу. И когда темноту коридора разрезал первый луч света, я была уже далеко. И даже когда меня подняли, грубо дернув за волосы и ухватив за плечи, и направили фонарик прямо в лицо – даже тогда страх не смог добраться до меня там. Темные пятна плавали у меня перед глазами, не давая разглядеть лицо солдата, и я не слышала ничего, кроме ровного биения собственного сердца. Когда хватка стала крепче и к моему затылку прижалось что-то холодное и металлическое, я поняла, что меня опознали.

Клэнси окружили люди в темной форме, а доктора Грей оттащили в сторону, хотя она изо всех сил сопротивлялась, когда солдат уводил ее прочь от сына. Один из них, врач, отошел от меня подальше, и я увидела, как он снимает белый респиратор.

Беспрерывно жужжали рации, в моей голове звучали какие-то голоса, но я ничего не слышала. Мне связали руки – стяжки так сильно врезались в кожу, потом солдат перевернул меня на спину. Что-то сбоку вонзилось мне в шею – это был укол.

Они убьют меня. Если это не сработает, мне даже не выбраться из этого здания. Мне нужно было тренироваться. Я должна была потренироваться на нескольких людях сразу и не тогда, когда моя жизнь зависит от чьего-то пальца на курке.

Лекарство, которое мне вкололи, превратило мои руки и ноги в пыль. Я чувствовала себя такой легкой, чтобы слабый ветерок унес меня прочь, но моего сознания это еще не коснулось – пока что. Я сопротивлялась, не давая глазам закрыться, но на веки будто давила огромная тяжесть. Мне нужно… нужно было сделать еще кое-что.

Я потратила месяцы, тщательно сматывая мой дар в тугой узел, отщипывая лишь крохи и только тогда, когда это было нужно. Напряжение, без которого я бы не удержала его под контролем, стало непрестанным, постоянным напоминанием: я должна прилагать усилия, чтобы сохранить ту жизнь, которую создала для себя, вырвавшись из лагеря. Это была мышца, которую я тщательно натренировала так, что она могла выдержать почти любое давление.

Выпустить эту силу на волю было все равно что тряхнуть бутылку газировки, а потом сорвать с нее крышку. Дар с шипением вырывался из меня, затапливая все вокруг, нащупывая лазейки. Я не направляла его и не останавливала, да у меня бы и не получилось. Я была пылающим центром галактики лиц, воспоминаний, любви, разбитых сердец, разочарований и смертей. Я словно проживала десятки жизней одновременно. Я чувствовала себя восхищенной и раздавленной тем, как это было поразительно и прекрасно – чувствовать, что их сознания соединились с моим.

Однако движение начало замедлять свой ход – время поджидало рядом, готовое принять меня обратно. На меня надвигалась темнота, ослепляя, окрашивая мое сознание в мутные оттенки, словно расплывается в воде капля чернил. Но я еще не утратила контроля, и мне нужно было сказать им только одно, чтобы эта последняя мысль проросла в их сознании:

Я Зеленая.

Я очнулась от ощущения холодной воды на своей коже и негромкого женского голоса.

Запах хлорки.

Привкус рвоты.

Сухое горло.

Потрескавшиеся, пересохшие губы.

Металлическое звяканье и грохотание старого обогревателя, перед тем как выпустить поток теплого воздуха.

– …нужно провести проверку, пока субъект в сознании…

«Проснись, – приказала я себе, – проснись, Руби, проснись…»

– Хорошо. Важно ничего не перепутать, понимаете?

Я старалась вынырнуть из тумана боли и дурноты, открыть тяжелые веки. Я попыталась поднять руку, чтобы стереть с лица сонливость, размять пальцы. Петля из липучки дернулась, но держала крепко. Когда я попыталась приподняться с холодного металлического смотрового стола, она болезненно врезалась в мои голые запястья.

Холодная вода оказалась вовсе не водой, а по́том. Он капала из белой пластиковой маски, которая ловила мой каждый мучительный, горячий выдох. Темные пятна, затуманивавшие мое зрение, исчезли, глаза приспосабливались к резкому искусственному освещению. То, что я видела, начинало обретать смысл.

Плакат на стене с цветной таблицей, описывающей все способности, от красных до зеленых.

– «Система классификации пси-способностей», – беззвучно шевеля губами, прочитала я.

В дальнем верхнем углу комнаты бдительный глаз камеры мигал, будто в такт биению сердца.

«Успокойся, Руби. – Рациональная часть моего сознания продолжала функционировать. – Успокойся. Ты жива. Успокойся…»

Только усилием воли мне удалось наконец утихомирить сердцебиение. Я вдыхала носом и выдыхала сквозь сжатые зубы. Это был Термонд – Лазарет. Я узнала пугающий запах лимона и голоса плачущих детей, звяканье каталок, топанье тяжелых сапог… Но все это пока ощущалось каким-то нереальным, даже когда на меня накатило воспоминание о последних минутах на Ранчо. Флешка… Ботинки с меня не сняли, к счастью. Растягивая ремни, я попробовала повертеть ногой, но не ощутила ее у щиколотки. Я пошевелила пальцами ног и едва не вскрикнула от облегчения, когда почувствовала, что в пятку уперся острый край пластика. Должно быть, она проскочила вниз.