опасно скользил под ногами. Осторожными шагами Капитолина перебралась поближе к центру и присела на край ящика с песком. Несмотря на промозглый холод, дышалось легко и свободно. Откуда-то со стороны Коломны ветер доносил лёгкий запах гари. Сверху нагромождение крыш с первого взгляда казалось хаотичным: высокие, низкие, покатые, изломанные крыши с башенками и крыши-каре дворов-колодцев. Отсюда хорошо просматривался купол Исаакиевского собора. На днях верхолазы стали закрашивать его серой краской под стать ленинградскому небу. Плавной линией окантовывала мостовую речка Мойка. В ясную погоду через Зелёный мост на Невском проспекте видно знаменитый дом на набережной Мойки 12, откуда проводили в последний путь Александра Сергеевича Пушкина.

К середине ночи тучи разнесло и в чёрной полосе неба закачался бледно-лимонный диск луны.

«Сейчас начнётся», — с тоской подумала Капитолина. И точно — не прошло и получаса, как с Выборгской стороны послышался далёкий гул самолётов, который становился всё громче и громче, пока его не перекрыл резкий звук ревуна воздушной тревоги.

* * *

Чтобы пожарная каска не сползала с головы, Настя по-бабьи повязала вниз вязаный платок и удивилась, как это она раньше не догадалась заменить беретку на такой удобный головной убор, как русский платок. Мама давно говорила: возьми, Настя, платок, возьми платок. Зря не послушалась — мама всегда права. На ногах огромные валенки, на плечах толстая фуфайка с подвёрнутыми рукавами, в руках щипцы для тушения зажигалок. Чтобы зажигалка не успела учинить пожар, её надо быстро схватить и сунуть в ведро или в песок, иначе беда. При каждом налёте сотрудники Эрмитажа, даже те, кто имел право на отдых, поднимались по тревоге, готовые в любую секунду броситься на защиту вверенных им сокровищ.

Любое оружие со временем превращается в хлам, а то, что сберегалось здесь, принадлежит вечности.

Дальнобойная артиллерия обстреливала Ленинград днём и вечером, ночью бомбили. Немецкие войска стояли в шести километрах от Кировского завода и в четырнадцати километрах от Эрмитажа! Когда мама работала на Кировском, они с папой и Капой много раз проходили этот маршрут пешком в один конец и возвращались домой на трамвае, чуть утомлённые путешествием, но радостные и возбуждённые. По пути случалось столько интересного, и кроме того, папа обязательно покупал грушевое ситро с восхитительно шипучими пузырьками в стеклянном стакане.

В первые дни войны на Дворцовой площади подразделения ополченцев проходили ускоренный курс штыкового боя, метания гранат, борьбы с вражескими танками, и по всему Эрмитажу сквозь приоткрытые форточки доносились топот марширующих взводов и резкие команды ротных. Изредка позволяя себе разогнуться от упаковки, Настя видела в строю седых мужчин и совсем мальчиков с наивными детскими лицами. Папа тоже был там, на площади, среди ополченцев, и ей хотелось изо всех сил закричать: «Папочка, родной, любимый, пожалуйста, не уходи, останься! Как же мы без тебя?!» — и биться, биться о стекло, как муха, пока не оторвутся крылья.

С вечера погода укутала город туманами и моросью, поэтому налётов не ожидалось, но к двум часам ночи небо расчистилось, высветив фонарём луны резиновую тушу аэростата на стрелке Васильевского острова и сгоревший остов американских горок в Александровском парке на Петроградской стороне.

Сначала Настя услышала низкий однотонный гул нескольких самолётов, и сразу кругом поднялась заполошная стрельба зениток. Скрещиваясь и разбегаясь, по небу зашарили лучи прожектора, но гул не стихал, нарастая волной низкого звука. Иглой взлетел вверх и белым сполохом повис в вышине осветительный снаряд.

— Летят, летят, гады! — закричала Настина напарница кладовщица Маруся. Она воинственно погрозила кулаком в небо и положила ладонь на топорик за поясом. Настя услышала знакомое дребезжание бомбы, крыша вздрогнула и заскользила под подошвами валенок. Успев зацепиться за трубу, Настя увидела дым со стороны улицы Халтурина[59]и поняла, что на этот раз бомба пролетела мимо Эрмитажа.

— В дом попала, — выкрикнула Маруся, — сейчас по нам отбомбится! Держись крепче!

Но взрывов не последовало — наверное, закончились бомбы. Настя взглянула в сторону разбомблённого дома и похолодела, потому что из дымного марева пунктирной линией взлетела вверх зелёная цепочка и рассыпалась над аркой Зимней канавки.

— Ракетчики, на нас наводят! — сама не своя взвизгнула Маруся. — Ты видела? Видела?

Настя сорвалась с места и побежала к выходу с чердака. Валенки хлюпали и сваливались с ног. Она их скинула и понеслась дальше в одних чулках, перепрыгивая через две ступени. У служебного выхода дежурила Анфиса Петровна из библиотеки.

— Куда? Настя!

— Там сигнальщик!

Она заметалась возле замка, отомкнула его торопливыми руками и вылетела на ледяную мостовую, покрытую рыхлым слоем снега. На набережной пусто. Не переводя дыхания, Настя свернула направо к Зимней канавке, которая выводит на Халтурина. По стенам Эрмитажа и по гранитному парапету канавки скользили неясные тени от вспышек прожекторов. Настя прижалась к стене и осмотрелась кругом. Перегораживая один из проходов, громоздилась баррикада из мешков с песком. Чтобы не выдать себя, она стала двигаться боком под прикрытием тёмных стен. Если ракетчик прячется, то только там. Хотя ноги моментально стали мокрыми, ей было жарко, и каска, несмотря на платок, сползала на глаза. Где-то неподалёку грянул разрыв снаряда, и снова взлетела вверх зелёная цепочка. Не помня себя, Настя закричала:

— Нет! Не смей.

От быстрого бега и истощения сердце неистово заколотилось, шум в ушах стал нарастать, пока не превратился в противный резкий писк, заполнивший всю голову. Ей показалось, что впереди за завесой тумана шевельнулся человек, и она устремилось туда, пока кто-то не схватил её за плечи.

— Ракетчика, ракетчика поймали! — совсем близко раздались голоса, и словно из-под земли у Зимней канавки показалось много людей, а сама Настя стояла лицом к лицу с мужчиной в милицейской форме, и он крепко держал её за руки. Она сделала попытку вырваться, но добилась только того, что хватка стала жёстче. От внезапно возникшей темноты глаза ослепли. Настя не сразу сообразила, что на глаза опустился козырёк каски. Она не могла её поправить, потому что милиционер сжимал локти, и отчаянно затрясла головой:

— Пустите, я не убегу.

За спиной Настя вновь услышала слова про ракетчика, и тут до неё дошла страшная истина, что пойманный ракетчик — это она.

* * *

Страх, что по законам военного времени её могли расстрелять на месте, пришёл позже, а тогда Настя с возмущением яростно выкрикнула:

— Пустите, я сотрудник Эрмитажа! А ракетчик там, его надо поймать. Он наводит на музей, как же вы не понимаете?! — Она хотела махнуть рукой в направлении зелёных цепочек, но смогла лишь судорожно дёрнуться.

Потом её развернули за плечи