Юозас, задыхаясь и не чувствуя ног, бежал через дворы туда, где был его дом.

Вокруг пострадавшей «хрущёвки» стояло милицейское оцепление, и за первый кордон пропускали по паспортам с пропиской.

Юозас в распахнутой спецовке подбежал к милиционеру, как в тумане, вытащил паспорт, услышал слово «Проходите», как будто оно относилось не к нему.

Взгляд его был прикован к обрушившейся стене, куда попал снаряд.

Это была стена его подъезда, и на месте окна лестничной клетки зияла огромная дыра. Но окна квартир не выглядели повреждёнными, если не считать выбитых стёкол.

– Не в квартиру, Матерь Божия, не в квартиру, – повторял Юозас, не замечая, что произносит эти слова вслух и по-литовски.

Второй кордон не подпускал толпу жителей к дому, к пожарным машинам и скорой помощи.

Двое санитаров вынесли носилки, полностью скрытые под белой простынёй, и погрузили в машину.

Юозас остановился.

– Юру-то пропустите, – робко сказал кто-то, – это ж Юра Шульга, её муж.

Вокруг него как-то само образовалось свободное пространство, и он шагнул вперёд.

– Ксюша… ранена? – спросил он уже по-русски, ни к кому не обращаясь.

Соседи не ответили, и по их тяжёлому молчанию Юозас понял, что это не так.

– За что, господи, за что? – причитал женский голос за его спиной.

И только он один во всей толпе не задавал ни себе, ни другим этого вопроса.

Позже ему расскажут, что Ксения вышла из квартиры, собираясь, видимо, в магазин, и разрыв снаряда настиг её на лестничной площадке, на полпути до первого этажа…

А сейчас в его город пришла война. И начать она решила – по слепой случайности или восстанавливая некую высшую справедливость – именно с его семьи.

Глава пятая

– Сегодня украинские войска подвергли артиллерийскому обстрелу жилые кварталы Донецка, – говорил диктор с экрана телевизора, и эта новость ещё звучала дико, потому что звучала впервые. – Погибла местная жительница 1962 года рождения…

Калныньш убавил звук.

На экране появилась площадь перед администрацией, крупным планом показали баррикаду с трепетавшим над ней флагом Донецкой Республики.

– В центре Донецка, – продолжил диктор, – началась массовая запись в ополчение. Люди просят дать им оружие, чтобы мстить за Одессу…

Калныньш зло выругался, выключил новости и плавным движением руки вывел из спящего режима ноутбук.

Леси не было в сети.

«Выйди на связь, жду», – написал он ей короткое сообщение.

Но Леся Усольцева не могла в этот момент ответить, она была занята.

У Леси дрожали руки.

Ей было очень страшно.

Она не понимала происходящего, и от этого становилось ещё страшнее.

С самого утра к баррикадам возле ОГА стали приходить люди, в основном мужчины, и молодые, и постарше, и просили записать их в ополчение.

Такого не было ни в марте, ни в апреле, хотя на митинги выходил весь город.

А теперь очередь из добровольцев выстроилась через площадь к палатке, в которой за раскладной столик посадили Лесю, Ромашку, с ручкой и тетрадкой, чтобы она записывала их имена и координаты.

Седой усатый мужчина пристально смотрел на неё, и под этим суровым пронизывающим взглядом Лесю трясло.

– Пиши, дочка, – он назвал свою фамилию, имя, отчество, и Леся, с трудом справляясь с дрожью, заполняла неровно расчерченные строки. – Пиши и ничего не бойся. Мы им город не отдадим.

Наверное, он заметил, как трясло девушку, и хотел её подбодрить.

Он же не знал, почему её трясло на самом деле.

Ночью она говорила по скайпу с Калныньшем, и он был уверен, что после такой акции устрашения в Одессе движение на Донбассе должно сойти на нет.

«Сейчас разбегутся по квартирам, как тараканы», – сказал он.

С момента их разговора прошло не более полусуток, и то, что наблюдала Леся, было прямо противоположно как прогнозам Калныньша, так и её собственным ожиданиям. И от этого её била нервная дрожь.

Марку Калныньшу страшно не было. Он привык ко всякому, в том числе привык ошибаться – это было частью его работы. Он тоже не понимал этих людей, выстроившихся в очередь к палатке, их логики и мотивов, но это не пугало его, а скорее озадачивало. Потому что это тоже было частью его работы.

Вечером, когда пришла женщина и сменила Лесю, они снова общались по скайпу. Нелегко было Лесе в бурлящем людском муравейнике найти укромное место, где можно будет безопасно поговорить, но, как ей казалось, она нашла такой уголок и стала рассказывать Калныньшу, что произошло за день.

Марк внимательно слушал её, человека с места событий, и не перебивал, что бывало нечасто.

– Сегодня был обстрел из Града, – сказал он наконец.

Леся кивнула.

– Мы… то есть я… то есть тут все уже в курсе, – сбивчиво подтвердила она. – Женщина погибла. У неё муж и дочка тут… в ополчении.

– Как реагируют? – быстро спросил Калныньш.

– Злые… – отвечала девушка, – все очень злые и угрюмые. Я их боюсь…

– Не истери, – оборвал её Марк, – у тебя будет много работы в ближайшее время. Приведи нервы в порядок.

И прервал сеанс связи, не попрощавшись.

На похороны Ксении Шульги пришли сотни людей, знакомых и незнакомых. Они вереницей подходили к Юозасу, и он, ещё не успевший до конца осознать глубину своего горя, молчал или отвечал невпопад, стараясь не оглядываться на Веронику.

Только теперь он начинал чувствовать, какое место занимала в его судьбе жена, эта тихая, неприметная, трудолюбивая женщина, делившая с ним годы его жизни и не знавшая о его прошлом.