книги, заполненные фотографиями. Обо мне и Блейке, Люциане, Сэмми, даже Арианне. Я прикоснулась к одной из нас с Энни, когда мы были маленькими девочками. Я заплакала.

Темнота не наступила, все были счастливы. Была даже фотография обезьяны, сидящей на плече тринадцатилетней, может быть, четырнадцатилетней Елены. На фотографии было написано «Мистер Плаггс». Я любила эту обезьяну, это было ясно.

Блейк был на каждой фотографии. Большинство из них были на вечеринках. У всех был разный возраст, и я не могла найти его фотографии пятнадцатилетним или шестнадцатилетним.

Из-за коробки гневных писем и загадочных комментариев о сортировке «нашего дерьма» у меня было плохое предчувствие, что за это время с нами случилось что-то ужасное.

Я закрыла дверь и стала искать, что бы надеть. Я нашла пару джинсов, пару шлепанцев и футболку.

Я к этому привыкла. Я пошла в ванную. Она была чисто белой, с вешалкой для полотенец, на которой лежало примерно пятнадцать полотенец. Пол был из мягкого грушевого дерева. В ту минуту, когда я сняла обувь, место, на котором я стояла, стало теплым.

Это заставило меня рассмеяться. Я, конечно, не привыкла к такому. Это было уже слишком. Я зашла в душ и испугалась до смерти, когда он заговорил со мной роботизированным голосом.

— Добро пожаловать домой, Елена, — сказал он.

— Хорошо, — сказала я, радуясь, что не упала на задницу. — Это просто ненормально.

— Твой обычный душ?

— Да, я думаю. — Душ включился автоматически. Вода текла и текла. Как долго длился этот дурацкий душ? — Хватит! — закричала я, когда он хотел продолжить, и он остановился.

Я вышла очень быстро, будто он мог схватить меня, если я не убегу. Я вытерлась пушистым полотенцем.

Все мои шрамы исчезли. Я не получила сущность Блейка. Ему придется пройти через все это снова, бедный малыш.

Я посмотрела на свое запястье. Шрам, оставленный Хранителем, исчез. Я никогда не заходила в Священную Пещеру. Это просто отстой. Но моя мама была жива, и это больше не имело значения.

Я натянула одежду и пошла на кухню.

Все выглядело так не похоже на вчерашнее. Мебель была более современной. Пространства были открыты. Что-то подсказывало мне, что мама любила все переставлять. Тут было по-домашнему.

Ковры по-прежнему были королевского синего цвета, а не цвета вишневого дерева, который отец использовал после ремонта. Лианы так и не появились.

Огромное, тяжелое чувство захлестнуло меня. Это была смесь удовлетворенности, счастья и совершенства. Все было так, как и должно быть. Я выросла в Пейе. Хотя я еще не помнила свою жизнь, я была уверена, что скоро вспомню ее.

Я нашла гостиную и последовала за голосами на кухню. Огромный черный дог бежал ко мне. Он прыгнул на меня, и я упала, а его неуклюжая фигура прижала меня к полу, когда я закричала.

— Феликс! — закричала мама.

Я хихикнула, когда собака лизнула меня в лицо. Отец подошел и взял его за ошейник.

— Датский дог? — спросила я.

— О, ты любишь все, что ненормально велико, Елена.

Я рассмеялся. Это было хорошо. Я не пряталась от больших вещей. Мама протянула мне руку и подняла меня.

— Сожалею о нем. Он всегда так рад тебя видеть.

— Все в порядке, — сказала я. Он залаял. Отец вывел его на улицу и закрыл боковую дверь.

Я последовала за мамой на кухню. Я ахнула, когда Таня посмотрела на меня со своего места у стола. Она была жива.

— Привет, Елена.

Фигура рядом с ней заставила мои глаза заблестеть. Он поднял глаза от газеты, которую читал, и улыбнулся.

Это был мой отец. Это был мой другой отец. Человек, который вырастил меня. Жако.

— Иди сюда, — сказал он и встал со стула, раскрывая объятия.

Я прыгнула в них и просто начала рыдать.

— Все в порядке, медвежонок. С возвращением, я полагаю.

Я как-то странно посмотрела на него.

— Твоя мама сказала нам, что ты, наконец, слилась с другой Еленой.

Я рассмеялась.

— Она рассказала вам обо мне?

— Конечно, она это сделала. — Таня свесила руку с моих плеч, уткнувшись лицом мне в шею. Жако поставил меня на землю. Это было так странно. Таня все еще держала руку у меня на спине.

— Я должна извиниться, Елена.

— Мама, — начала я, моя настоящая мать, Кэтрин, ахнула. — Прости, я…

— Не нужно, милая, — сказала мама.

Я улыбнулась ей и посмотрела на Таню.

— У нас был этот разговор раньше, и, конечно, тогда я не хотела об этом слышать, но теперь все по-другому.

— Так быстро? Ты определенно отличаешься от другой Елены.

Я прищурилась.

— Ну, а чего ты ожидала? Я единственный ребенок в семье, — я посмотрела на маму. — Верно?

— Единственный, — подтвердила моя мать.

— Думаю, что я тут закончу.

Все рассмеялись.

— Все, что имеет значение, это то, что ты жива. — Я снова обняла ее.

Все снова ахнули.

— Я умерла? — Таня хотела знать.

— Да. Многие.

Она погладила меня по лицу и снова обняла.

— Мы все здесь, детка.

— Я тоже умер? — Мой настоящий отец, король Альберт, хотел знать. Я подошла к нему, где он оперся локтями на стол. Я коснулась его руки.

— Нет, с тобой у меня действительно была возможность познакомиться. За последние восемь лет моей жизни мы действительно стали очень близки.

— Это объясняет недостаток внимания.

Мы снова рассмеялись.

— Оу, мы чувствуем себя обделенными? Теперь ты знаешь, каково это, Альберт, — сказала мать.

Я чмокнула его в щеку.

— Я папина дочка, не так ли?

— Да, — сказал он. — Так что я, конечно, не привык к этому.

— Да, я поняла это очень быстро.

— Нет, но серьезно, Елена, ты должна знать, что сделала твоя мать.

— Альберт, — снова отругала мама.

— Я уверена, что скоро