— Ну вот, британцы говорят, что вы французская подданная, а французы — что вы англичанка.

Похоже, это его очень забавляло. Свободной рукой он подвинул ко мне стакан, и только теперь я заметила, что в другой руке у него — ну надо же! — настоящий спутниковый телефон.

— Кажется, никто не желает вас вызволять, Изабель Треслов-Фосетт.

Жестом глубочайшего презрения он швырнул мне мой паспорт, как бы говоря, мол, сами видите, толку от этой бумажки для вас никакого.

Я взяла паспорт и сунула в карман, хотя в этом заброшенном месте вряд ли можно было представить себе вещь более бесполезную. Не зная, что сказать, я взяла стакан и сосредоточилась на чае, но напиток оказался такой сладкий и крепкий, что меня чуть не вытошнило.

— Но это и не важно. Такова игра. Я делаю ход, они не торопятся отвечать, тянут время, а сами стараются определить, где мы находимся, придумать, как быть дальше. Известные приемчики. Они делают вид, что их это не интересует, но наверняка там все на ушах ходят и надеются, что у нас не хватит решимости обратиться к средствам массовой информации.

Он подвинул ко мне корзинку с хлебом и несколько минут молчал, пока мы ели. Я завороженно смотрела, как главарь похитителей отправлял кусочки хлеба под лицевое покрывало и отворачивался, будто процесс еды был для него занятием слишком интимным, и мне не полагалось это видеть.

Вдруг спутниковый телефон ожил, главарь нажал на кнопку и стал внимательно слушать, потом быстро проворчал что-то в ответ, дал отбой, вскочил на ноги и прокричал какие-то команды своим головорезам. Тишина и порядок в лагере, как по мановению волшебной палочки, нарушились беготней, криками и шумом. Палатки быстро и лихорадочно были собраны и погружены на багажники автомобилей. Меня сунули в «туарег», и увидеть, где Таиб, мне не удалось. Не успела я опомниться, как мы уже мчались на огромной скорости по пустыне, изрезанной колеями, причем остальные машины рванули в разных направлениях.

Крепко вцепившись одной рукой в баранку, контрабандист гнал по пересеченной местности, в другой держал трубку и громко отдавал приказания. На зыбком песке машину то и дело заносило, и тогда нас накрывало огромным облаком пыли. Потом мы выбрались из песков и помчались по усеянной гравием равнине. Мелкие камешки стучали по днищу и бокам машины так звонко, будто по ней со всех сторон палили из автоматов.

«Бедный Таиб! — подумала я. — От подобного обращения блестящая черная краска его машины будет безнадежно испорчена».

Да уж, мозги человека, взращенного европейской цивилизацией, переделать не так-то просто. На мгновение у меня в голове мелькнула малодушная мысль: хорошо, что машина не моя. Но эти размышления были прерваны мощным ревом, раздавшимся над головой. На бреющем полете над нами промчался военный реактивный самолет с бледным брюхом и камуфлированными крыльями. Он сделал крутой вираж, через мгновение превратился в точку и пропал из виду.

Контрабандист удовлетворенно и мрачно ухмыльнулся. Сетка тонких морщинок вокруг его глаз превратилась в глубокие складки.

— Ха! Думают, мы очень боимся их разведчика! Пока вы в наших руках, никто нас и пальцем не тронет. Представляете, какая это для них невыгодная реклама?

Он помолчал, словно хотел, чтобы я усвоила: вот он, грубый, отсталый человек пустыни, а понимает важность гласности и разбирается в рекламе. Потом он включил в работу обе оси, машина поползла по крутому берегу высохшего русла и выбралась наверх. Он дал полный газ и погнал ее по более или менее твердой дороге, по сторонам которой росли пышные тамариски.

— Конечно, если с вами что-то случится, обвинят нас. «Зверски убита террористами, захватившими ее» — вот что напишут в газетах. Но в мировых средствах массовой информации работают и люди, сочувствующие нам. — Он искоса посмотрел на меня. — Изабель, а у вас есть знакомые журналисты?

Я повернула к нему голову.

— У меня? Нет.

— Неужели никого из лондонской «Таймс» или Би-би-си? — не отставал он.

— У меня другая тусовка. — Я беспомощно развела руками.

— Ладно, это неважно. Вы сами можете послать что-нибудь на сайт Би-би-си. На следующей стоянке мы загрузим туда ваши фотографии.

Он говорил с таким самоуверенным видом, что я вдруг взбрыкнула:

— Похитили меня и моего друга, отняли у него машину, везете нас неизвестно куда — с какой стати я должна вам помогать?

— Вот погодите, я вам кое-что покажу, и вы сами захотите помочь нашему делу.

Он сказал это обыденным тоном, будто констатировал очевидный факт. Я только покачала головой и отвернулась, глядя на трясущийся и подпрыгивающий пейзаж за окном и сдерживая смех. Все мое возмущение вдруг испарилось. Оказавшись в чреве пустыни, я почему-то перестала заботиться о том, куда меня везут и что со мной будет. Все события шли как бы сами собой, без моего участия. Я уже ничего не боялась и даже не особенно расстраивалась. Судьба моя теперь была во власти могущественных сил. Мне с ними не справиться! Остается лишь смиренно принимать происходящее и стать фаталисткой. Чему быть, того не миновать. Мне стало спокойно, как никогда прежде. Очень странно. Неужели позиция «иншалла» — заразная вещь? Если это так, то я, похоже, прихворнула серьезно. Бабушка Таиба на меня очень рассердилась бы. Таиб… При мысли о нем в душе у меня все пело. Интересно почему?

Скоро мы оказались на плоской песчаной равнине, усеянной округлыми черными камнями. Порой навстречу попадались одинокие деревья с широко раскинувшимися ветвями. Под одним из них контрабандист остановил машину, и мы выбрались на душный и жаркий воздух. Двое охранников с заднего сиденья тоже вышли облегчиться. Я последовала их примеру, выбрав для этого приличных размеров акацию на разумном расстоянии от машины. Когда я вернулась, главарь нагнулся, поднял камень и вдруг швырнул мне так же небрежно, как мячик ребенку. Я поймала его, но чуть не выронила от неожиданности. Он оказался гораздо тяжелей, чем я думала. Я вертела камень в руке и внимательно разглядывала его ржавую, рябую поверхность.

— Это метеорит, зовущийся у нас гром-камнем, — объяснил мне главарь. — Считается, что он приносит счастье.

— Хорошенькое счастье, если заедут им в голову, — кисло отозвалась я, и он громко рассмеялся.

— Изабель Треслов-Фосетт, вы демонстрируете чисто туарегский образ мысли! Даже в самых плохих обстоятельствах вас не покидает чувство юмора.

Туарегский! Почему это раньше мне не пришло в голову? Не понимаю, о чем я думала. Я-то считала, что этот тип — преступник и прячет лицо, чтобы его никто не узнал, а оказывается, такова традиция. Я посмотрела на него с новым интересом, хотя и не без холодка, бегущего по спине. Когда Таиб сообщил, что предки его — туареги, мне это очень понравилось, еще бы, какая экзотика! Теперь на меня снова нахлынули воспоминания об уроках кровавой истории, которые мне преподала мать. В 1881 году колонна французской армии под командованием полковника Флэттерса совершала экспедицию в Алжирский Хоггар, чтобы наметить маршрут предполагаемой транссахарской железной дороги. Туареги заманили французов в холмы, где их ждала ловушка, прижали к пустыне и безжалостно вырезали всех до единого. Следующая, гораздо лучше подготовленная экспедиция, возглавляемая Лами и Фуро, подверглась непродуманному и безответственному нападению отряда четырех тысяч туарегов верхом на верблюдах. Они были перебиты картечным огнем, в живых не осталось никого — ни воинов, ни верблюдов. В детстве туареги для меня были все равно что индейские воины чероки или сиу, храбро сражавшиеся против врагов, обладающих огромными преимуществами, предоставленными им так называемым прогрессом. В кино я всегда была на стороне краснокожих индейцев в их борьбе против ковбоев, поэтому сочувствовала и туарегам, воюющим против самодовольных французов, возжелавших приручить дикий и свободный народ. Что-то в этом роде моя мать собиралась проделать и со мной. Но, оглядываясь на прошлое, я должна была признать, что в этих воинах пустыни всегда проглядывало и нечто зловещее: холодная жестокость и беспощадность людей, которым наплевать на все, кроме собственных понятий о чести и свободе. Теперь в это вековое противостояние старого и нового вовлечена и я, пешка, загнанная в угол. Прежний настрой в духе «иншалла», охвативший меня с час назад, теперь начал угасать.