Она сказала это Хансу и засмеялась. Он разозлился. Сильно разозлился. Вылетел из дома и не возвращался, пока она не легла.

А впрочем, он почти всегда был веселый и в хорошем настроении. Смешил людей. И они его любили. Говорил он много и легко. О чем угодно. А она? Часто она с трудом находила нужные слова. О сложных вещах. О чувствах и мыслях. Замолкала, если была не уверена, что ее понимают.

Ладно, Ханс есть Ханс. А она сейчас идет здесь одна. Так ей захотелось. И нечего хандрить из-за вспыльчивого мужа и слабой естественной боли в животе. Есть же такие смелые женщины, которые в поясах для чулок разносят письма с протестами против фрицев!

Отчасти эта мысль ей помогла. Да!

Ночью выпал снег. Немного, он лишь слегка присыпал наст. Йордис шла легко, работая обеими палками. Лыжи были недавно смазаны, и оставшаяся за ней лыжня поблескивала черным. На одной из палок не было кольца, но наст был крепкий, так что это не имело значения. Концы лыж, словно соревнуясь, обгоняли друг друга. Попеременно каждый был первым. Сейчас моя очередь! За соблюдением правил следила она. Ее ноги и руки, ее тело. Ее воля.

Должно быть, было около трех пополудни. Солнце не показывалось уже несколько недель. Скудный дневной свет отливал фиолетовым там, где небо встречалось с болотом. Горы держались на почтительном расстоянии. Дорога была ровная и прямая, лыжи скользили легко и приятно. Лишь несколько холмиков, занесенные снегом разработки торфяника и далекая шеренга телеграфных столбов нарушали эту белизну. В непогоду здесь ничего не стоило потерять направление и заблудиться. Но день стоял ясный. Только мороз и покой. И бегущие облака.

Скользя на лыжах через болота, Йордис чувствовала себя свободной. Теперь ей не нравилось ходить по обычной дороге. Там в любую минуту мог появиться грузовик с немецкими солдатами. Один вид и звук его были ей отвратительны. Но она их не боялась. Они с Хельгой видели даже группы солдат, идущих на лыжах через болота, однако это случалось редко.

Если бы немцы появились сейчас здесь, Йордис увидела бы их издалека. Ей нечего было скрывать. Даже пояса для чулок. У нее с собой была только банка из-под маргарина с нарезанной солониной. Корзинка с шестью яйцами и мешочек с двумя венскими булочками. И еще живот!

Но на заснеженной земле не было видно ни одного человека в форме. К счастью. Йордис спокойно скользила к своей комнате на втором этаже в доме Хельги и Альфреда. Боли в животе прекратились. Должно быть, тревога была ложной.

Как только она об этом подумала, что-то изнутри словно царапнуло ей живот. Это не предвещало опасности, скорее было предупреждением, чтобы она поторопилась. Йордис ускорила шаг настолько, что рюкзак запрыгал у нее по спине. Точно радовался тому, что ей предстояло пережить.

Альфред, наверное, сейчас дома. Если не ушел проверять и наживлять снасти. Он не считал воскресенье святым днем. Но Хельга знает все, что нужно. Они вместе заранее выстирали и перегладили все детские вещи. Воду качает насос. Печка все равно топится постоянно.

Когда она миновала штабеля торфа и навес для сушки рыбы, принадлежавшие Хельге и Альфреду, у нее отошли воды. Странное ощущение, когда ты не властен над тем, что происходит у тебя в теле. Она остановилась. И мгновенно почувствовала ледяной холод между ногами, а когда пошла дальше, на снегу между лыжами обозначилась дорожка. Синеватая вышивка на белом снегу. Но боли Йордис не чувствовала, и дом был уже совсем рядом. Хуже, что ботинки стали мокрыми. Она купила их еще до войны. Каждую весну она чистила и смазывала их, словно они были живым существом. И ставила в подпол рядом с банками с вареньем. Когда же снова наступала зима, ботинки были как новенькие, они только чуть-чуть запылились за лето. Она снова их смазывала и вкладывала внутрь шерстяные стельки. И носила все время, не только когда ходила на лыжах. Ноги у нее всегда были сухие и теплые, и это получалось как будто само собой, без какого-либо участия с ее стороны.

Теперь боли усилились. Они уже не таились.

Йордис остановилась. У нее против воли вырвался стон. Неожиданно ей стало страшно. Она почувствовала себя в заточении. Тело захватило ее в плен и начало пытать. Даже если Хельга будет рядом, она все равно останется одна.

Йордис заставила себя смотреть на последнюю постройку Альфреда — хлев. Спокойно смотрела, скользя мимо. Дышала глубоко. Стонала. Красивый хлев. Корове в нем хорошо и тепло. Из притолоки двери торчала берестяная прокладка. В одном месте висела обледенелая морошка, попавшая сюда вместе с торфом. Йордис наклонилась вперед и повисла на палках. Дышать стало совсем трудно. Альфред умеет строить, в этом ему не откажешь.

Потом у нее всплыла другая мысль. Которой здесь было не место. Не сейчас. Ханс не копал с ними картошку в этом году, не выкопал ни одной штучки. Он всегда был где-то в другом месте. Всю картошку выкопали и убрали Альфред, Хельга и она. Она копала, согнувшись над выпирающим животом. В конце концов Хельга прогнала ее домой отдыхать.

Но она обеими руками ухватилась за мотыгу. Она должна отработать за себя. Ей было стыдно. Стыдно от того, что Ханс не захотел помогать, хотя Альфред и Хельга предоставили им жилье.

Йордис уже стояла на коленях. Она начала замерзать. Воды все еще капали на лыжню. Перед тем как появиться на свет, ребенок писал свои письмена. Ей было жалко бриджи, которые Хельга сшила ей из домотканого одеяла. Вверху на боках были разрезы, и бриджи держались на двух широких лямках. Они спасали ее с тех пор, как началась зима. Миновав приусадебные службы, Йордис вышла на открытое место. Теперь ее покинуло не только тело, но и мысли.

Теперь она окончательно была в плену.

Выпрямившись, Йордис преодолела последние метры.

Когда она снимала лыжи, боли были уже нешуточные. Она остановилась, согнувшись и не успев отстегнуть вторую лыжу.

Хельга заметила Йордис из окна и вышла на крыльцо с ведром для торфа, чтобы попросить ее принести торф, пока она не разделась. Но, обнаружив, что происходит, она бросила ведро и быстро сунула ноги в галоши.

— Тебе плохо! — Она помогла Йордис снять вторую лыжу.

— Воды отошли. Прямо в бриджи и ботинки! Из меня вытекла целая река.

— Я не сразу поняла. Иди скорее в дом. Часа через два все будет уже позади. Хорошо, что воды уже отошли, будет чище! — Хельга обняла ее.

Они услыхали колокольчик задолго до того, как увидели сани.

— Господь не оставил нас! Это Эмма из Эврегорда! — воскликнула Хельга, отпустила Йордис и выбежала на дорогу.

Йордис знала Эмму. Она жила одна, имела лошадь и сама вела свое хозяйство. Симпатичная, веселая женщина. Колокольчик звенел уже совсем рядом, лошадь и сани вынырнули из-за сугроба, оставленного санным плугом.

— Мало того что Эмма приехала именно сейчас, как по заказу. Она тут же съездит и за повитухой! — запыхавшись, сказала вернувшаяся Хельга.

У повитухи был прострел, но она все-таки приехала. Стонала она громче, чем Йордис, но уверяла, что ехала сюда как королева. Однако ни за какие деньги не могла заставить себя согнуться над кроватью.