– Здравствуйте, – проговорила Рита, со света ничего неразличая в темном коридорчике. – Могу я видеть Валентину?

– Это я, – проговорил настороженный голос снизу, и,несколько опустив глаза, Рита увидела невысокую, очень ладную женщину снеизбежной шестимесячной завивкой. – Вы от кого?

– От Лаврова.

– О… – протянула Валентина насмешливо. – Ну, давайте. – Ипротянула руку ладонью вверх.

– Что?

– Деньги вперед, – сказала Валентина. – Вам говорил Лавров,сколько это стоит?

– Да, но он также сказал, что заплатить нужно будет потом, –растерялась Рита.

– Ну, если он так сказал, пусть он и делает, что вам нужно,– пожала плечами Валентина. – Или деньги сразу, или идите к другому врачу.

Ритины глаза уже привыкли к темноте, и она смогла разглядетьвыражение лица Валентины. Да… безочарованное такое личико… Чего она, интересно,нагляделась в жизни, что к ее чертам накрепко пристала столь циничная маска?

«Да ничего особенного не нагляделась, – словно бы сказалкто-то в голове Риты, причем голос был такой же циничный, как лицо Валентины. –Разве что слишком часто видела женщин, которые прибегают к ней, чтобы убиватьсвоих детей, а потом убегают блудить дальше!»

Рита стиснула зубы так, что челюсти заломило.

– Ну? – Валентина подняла ладонь повыше, как бы опасаясь,что гостья, которая была гораздо выше ее ростом, не разглядит, куда нужноденьги положить.

– Нет, – сказала Рита, с отвращением глядя в недоброе лицо.– Только после операции, я же сказала. Если вас не устраивают мои условия, яуйду.

Она немало повидала в жизни людей, подобных Валентине. Онини за что не упустят деньги, идущие к ним в руки!

– Ладно, – буркнула женщина недовольно, – проходите. Бельечистое взяли с собой? У меня тут для вас для всех не припасено!

Рита кивнула, показала свою сумку.

Они прошли темный коридор и оказались в маленькой комнате,где стоял стол, покрытый старой клеенкой в цветочек, а еще – топчан, тоже подклеенкой, но под медицинской, коричневой, неуютной, потрескавшейся и противнойдаже на взгляд. Такая вот, с позволения сказать, процедурная…

– Раздевайтесь. Вещи вот сюда, – кивнула Валентина наколченогий стул. – И ложитесь. Под зад подложите какое-нибудь полотенце илипростынку, что принесли.

Рита только и могла, что беспомощно моргнуть. Она приняласьнеуверенно расстегивать сумку, а Валентина, буркнув, что вымоет руки, пошлабыло к двери, но тут раздался стук.

Женщины переглянулись. В глазах у каждой сквозили испуг инедоверие.

– Погодите, не раздевайтесь, – буркнула Валентина. –Посмотрю, что там.

Как будто в дверь могло стучаться какое-то неодушевленное«что»!

«Неужели вернулся Федор? – подумала Рита. – Неужели он сноварешил меня отговаривать? Нет, это бессмысленно!»

И у нее закололо сердце оттого, что это бессмысленно.

«Дети, которые рождаются у нас на Земле, приходят отсюда.Каждый ждет своей очереди, – всплыл вдруг в памяти. – Когда отцы и материжелают иметь детей, вон те большие двери, что направо, отворяются – и малышиспускаются на Землю…»

Ну да, Метерлинк. Все та же «Синяя птица».

Рита тряхнула головой, как бы желая вышвырнуть оттуданепрошеные мысли, и прислушалась к странным звукам, доносившимся из коридора.Звуки напоминали шипенье и ворчанье. Постепенно стало понятно, что шипитВалентина: «Да чего ты вдруг приперся? Пошел вон, чтоб я тебя больше не видела!Сию минуту уходи!» – а ворчит какой-то мужчина: «Да ладно, Валька, я ж наминуту! Кого ты гонишь, падла, ты ж мужа родного гонишь! Да кто б ты была, еслиб не я?»

Шипенье и ворчанье становились громче, начали перемежатьсякриками, а потом вдруг кто-то громко протопал по коридору – и дверь в«процедурную» распахнулась. Рита увидела плохо одетого мужчину, повисшего накостылях, – и уставилась на него, глазам своим не веря. Это был тот инвалид,который пел про молодого кардинала и его римского папу. С тех пор как Ритаслышала сию бессмертную арию, миновало больше двух месяцев, однако стольколоритную личность невозможно было забыть. Как же его звали? Как-то оченьсмешно. Ага, вспомнила – дядя Мишка.

– Ага, так я и знал, – значительно сказал дядя Мишка,вгрызаясь своими запухшими глазками в Риту. – Левачит Валька почем зря,устраивает тут запретные делишки. А кому ты всем обязана, скажи на милость?Когда тебя с работы погнали, кто пригрел, обучил ремеслу? Кто тебе всюклиентуру передал? Ты шикуешь, все комнаты барахлом забиты, в Москве покомиссионкам шуруешь, а родной муж живет впроголодь. Хоть бы пенсион мне какойназначила со своих доходов!

В это самое мгновение «Волга» Федора Лаврова спустилась по Краснофлотскойи Добролюбова к развилке Егорьевского съезда и поднялась к площади Минина.

«Нет, – подумал Федор. – Домой я не поеду. Два часа тамсидеть и думать, что с ней делают, – с ума сойду. На работу поеду, тамзабудусь. – Он включил было сигнал правого поворота, чтобы объехать площадь исвернуть на Ульянова, но передумал: – Нет, если поеду на работу, про все забудуи опоздаю Риту забрать. А нельзя опаздывать, сама она не дойдет и такси там ненайдет. Где бы время провести? Ладно, поставлю-ка я машину возле первой школы,а сам схожу на Откос. Говорят, там в «ракушке» каждый день в это время танцы.Сколько ж я не танцевал? Последний раз, кажется, на площади Этуаль с Ритой,когда освобождение Парижа праздновали… Вальс тогда играли… Нет, танцевать я, конечно,не буду, просто так, посмотрю на молодежь, может, отвлекусь…»

Лавров хлопнул дверцей, запер машину и пошел через площадь.На обочине, неподалеку от старого фонтана, тетки с эмалированными ведрами,полными цветов, вовсю торговали мохнатыми сентябрьскими розовыми и белымиастрами, оранжевыми гладиолусами и невероятно желтыми золотыми шарами.

– А ну, купите букетик, молодой человек! – подначивали онина разные голоса.

Федор поглядел подозрительно – издеваются, что ли? Но понял,что теткам было не до него: кругом оказалось и впрямь полно молодых людей. Онипокупали по три астры своим девушкам и спешили к памятнику Чкалову, откуданачинался спуск в парк и где на недавно поставленной эстраде-«ракушке» ужеиграла музыка.

Но это был не вальс. Какой, к черту, вальс?

У моря, у синего моря,

Где чайки плывут над волною,