При поддержке минометов, стоявших в Булонском лесу, маки?вышибали фашистов из их опорных пунктов, особенно из здания Сената, гдеразмещался штаб оккупантов.

Отряду русских партизан было поручено очистить от фашистоврю Гренель, где раньше находилось здание советского посольства. Вскоре над нимбыл водружен красный флаг. Французы, жившие по соседству, раньше обходившиеэтот дом окольным путем, высовывались в окна и радостно кричали:

– Браво! Русские, браво!

Внутренние бои в Париже шли почти неделю, когда наконец 24августа в столицу вступил отряд французской бронетанковой дивизии генералаЛеклера.

Татьяна все эти дни почти не выходила из дома, все ждала, необъявится ли дочь. Алекс и Сазонов то и дело выходили на улицу и приносиливести о событиях.

Ни свет ни заря 23 августа позвонил Гастон:

– Мадам Ле Буа, наполните ванну водой до краев, все чайникии кастрюли. Возможно, не будет работать водопровод.

Татьяна только пожала плечами: до водопровода ли сейчас? НоВсеволод Юрьевич отнесся к предупреждению серьезно и, помогая горничной, долгобренчал всей посудой, которая только отыскалась в доме и которая была пригоднадля хранения воды. Обе ванны тоже наполнили.

– И что? – засмеялся Алекс. – Где мы теперь будем этой водоймыться? Ванны-то заняты!

Татьяна подошла к окну и слушала Париж. Где-то в городестреляли все сильнее. Говорили, метро не работает. Где немцы? Где дивизиягенерала Леклера? Где американцы?

Часов в восемь-девять вечера радио Би-би-си сообщило: камериканцам прибыл сквозь фронт для переговоров представитель, и сейчас всерешится. Надо ждать, что генерал Леклер двинется на Париж.

В десять вечера новый выпуск: «Войска генерала Леклеравыступили по направлению к Парижу, американский генерал Паттон со своимичастями выступил тоже. Слушайте Би-би-си!» Да никто и не отходил отрадиоприемников! В домах вокруг площади Мадлен загорались окна, люди снималитемные шторы, затемнявшие их целых четыре года. Все окна были распахнуты,французы снова видели друг друга.

По радио передавали: колонна Леклера уже движется к Парижу,скоро первые части будут у Орлеанской заставы. Диктор плакал от волнения,выкрикивая: «Префектура Парижа восстала, так же, как и все силы полиции, вцентре города идет бой. Париж свободен, Париж освобожден! Выходите на улицу,сейчас зазвонят колокола всех соборов, сейчас зазвонит большой колокол на башнеНотр-Дам!»

Не сговариваясь, Алекс, Татьяна и Сазонов ринулись к двери.Где-то полыхал огонь, стреляли все сильнее. Ударили колокола, один, другой, вотзаговорила церковь Мадлен, другие и… наконец в хор вступил густой, низкий басНотр-Дам, который перекрыл все звуки. Но защелкал пулемет, видимо, совсемнеподалеку, и все вернулись назад, в дом.

Полубессонная ночь… стрельба на улицах… взрывы гранат…

Татьяна поднялась чуть свет, прислуга еще только начиналавозню на кухне. Чуть умывшись и причесавшись, вышла в халате в гостиную, окнакоторой смотрели на площадь Мадлен. Но площадь была пуста.

За спиной зашаркали шаги – Татьяна обернулась и увиделаСазонова. Он был вполне одет, выбрит, сильно поредевшие волосы приглажены, вруках шляпа.

– Всеволод Юрьевич! Вы далеко собрались?

– Хочу дойти до Нотр-Дам де Лоретт, – сказал он тихо, отводяглаза.

– Куда?!

Вообще даже упоминать об этой церкви в доме Ле Буа избегали,не то чтобы ходить туда. Натерпелись из-за нее в свое время столько страхов,что Татьяна даже сомневалась, что захочет когда-нибудь туда зайти. Хотя сам посебе храм совершенно ни в чем не виноват, конечно.

– Инночку видел во сне, – все так же глядя в сторону,проговорил Всеволод Юрьевич. – Надо поставить свечку. Помянуть.

Татьяна опустила глаза. На них всех был этот грех, вот ужетри года был: не пошли, не забрали тело Инны Яковлевны из морга, куда свезливсех, погибших в тот страшный декабрьский день в Нотр-Дам де Лоретт. Всепонятно: это было смерти подобно. Сазонова затаскали бы по гестапо, да и Ле Буазаодно. Могли бы погубить и других людей, всех, кто им помогал, – иКраснопольского, и Альвареса, и тайных пациентов инфекционного отделениягоспиталя Сент-Анн. И все же…

Даже на могилу Инны Яковлевны пойти было некуда. Где, вкакой яме зарыли ее, – неизвестно. Татьяна никогда ни у кого не спрашивала,даже у Жерома, с которым изредка виделась, удалось ли родителям Максима забратьего тело и похоронить. Она не знала ни самого Максима, ни его семью – так и неудалось ни познакомиться, ни подружиться, ни породниться.

– Опасно нынче на улицах, – осторожно сказала она Сазонову,– рискованно идти. Не лучше ли подождать денек-другой? Вот прогонят фашистов…

– Инночка очень просила прийти сегодня, – сказал Сазонов. –А то обидится, знаете… Да не волнуйтесь, Танечка, что мне сделается? Хотя,знаете… – Он вдруг запнулся, взгляд уплыл в какие-то неведомые Татьяне дали. –Всякое может быть, поэтому вот что: если я… если меня… если вдруг что не так, уменя в комнате на бюро лежит письмо. Я его нарочно заготовил, давно еще. Вдруг,думаю, подстрелят на улице, а вы с Ритой тогда не узнаете и не сделаете…

– Чего мы с Ритой не узнаем и не сделаем, а, ВсеволодЮрьевич? – спросила Татьяна осторожным голосом, каким обычно говорят с внезапноспятившими людьми.

– Ничего, – был исчерпывающий ответ, и Сазонов двинулся квыходу.

– Не ходите никуда! – воскликнула Татьяна. – Алекс, ну хотьты скажи ему!

Но Сазонов с каким-то юношеским проворством юркнул за дверь– и торопливо сбежал по лестнице.

Только ушел Сазонов, с улицы раздался общий крик, будтозакричал весь квартал:

– Les voil?, les voil?! Вот они, вот!

Алекс без пиджака, в подтяжках побежал к дверям, Татьяна,напялив первое попавшееся платье, – за ним.

От угла, вокруг церкви, в проулках, и по рю Руаяль, и побульвару Мальзерб, да и по всей Мадлен, и вдаль по бульварам, видно аж до самыхКапуцинов, – несметная толпа, две-три тысячи человек!

«Ой, не пробраться Всеволоду Юрьевичу сквозь эту толпу!» –подумала Татьяна – и тотчас забыла о нем.

Все женщины вокруг были нарядные, в светлых платьях, в рукахбукеты – синие, белые, красные цветы.

«Нарочно подбирали к сегодняшнему дню, – догадалась Татьяна.– А я не сообразила одеться понарядней!»