Книга французского историка и культуролога Патрика Барбье (русскому читателю он известен «Историей кастратов», биографией Полины Виардо и блистательной «Венецией Вивальди») носит самое легкомысленное название и читается как развлекательный исторический роман, однако на практике представляет собой серьезное, фундированное и парадоксальным образом актуальное исследование такой важной области, как государственная политика в сфере культуры. В фокусе внимания Барбье - правление Карла Бурбона, сына испанского короля Филиппа V, ставшего в 1734 году первым полностью независимым правителем Неаполитанского королевства.

Тщедушный, носатый, смуглый и, в отличие от своего отца-меломана, абсолютно равнодушный к прекрасному, Карл в двадцать лет получил в управление область до невозможности проблемную в силу исторических и экономических причин, а в дополнение ко всему совершенно помешанную на музыке. Чудовищно перенаселенная (Неаполь в XVIII веке был третьим по размеру городом Европы после куда более благоустроенных Лондона и Парижа), грязная, чудовищно криминализированная, праздная (не столько в силу естественных наклонностей горожан, сколько в силу объективной нехватки рабочих мест) столица Неаполитанского королевства представляла собой приобретение более чем сомнительного качества.

Вместе со своей юной женой Марией-Амалией, дочерью польского короля Августа Сильного (на протяжении всей ее жизни Карл был пылко влюблен в супругу, а описание их первой брачной ночи, отправленное счастливым супругом родителям, - один из самых трогательных и смешных моментов в книге) молодой король взялся исправлять нравы и приводить в порядок обветшавшее неаполитанское хозяйство. А надежным рычагом в этом деле для него стала любовь неаполитанцев к музыке, пению и культуре в целом.

Карл перестраивает главный городской театр таким образом, чтобы он стал частью королевского дворца - теперь, отправляясь в оперу, горожане словно бы приходят в гости к своему монарху чтобы вместе насладиться любимым зрелищем (сам Карл оперу едва выносил и открыто зевал во время представления, но стоически терпел эти муки ради единения с народом). Король поддерживает все четыре городские консерватории - сиротские приюты, которые понемногу становятся кузницей лучших музыкальных кадров для всей Европы. Карл по мере сил потворствует страстной любви неаполитанцев к уличным празднествам, пытаясь в то же время сделать их чуть менее дикими и варварскими - так, именно в его правление окончательно запрещают травмоопасную передвижную «Кокань» (так именовали аттракцион, в котором горожанам предлагалось в страшной давке штурмовать платформы, декорированные разнообразной снедью). Уроженка Саксонии Мария-Амалия приносит на неаполитанскую землю искусство фарфора, который на многие годы становится одним из источников богатства и объектом национальной гордости ее подданных...

Свободно плещась в реке времени и каждый раз выныривая на поверхность с новой яркой историей, анекдотом или неожиданной подробностью (многие из них вам наверняка захочется сохранить в памяти, чтобы после пересказать друзьям), Барбье в то же время вполне четко показывает, как любое - даже самое несовершенное - правление может быть облагорожено, а то так даже и исправлено грамотным, вдумчивым и уважительным отношением к культуре. Если бы существовал список рекомендательного чтения для отечественных чиновников от культуры, «Празднества в Неаполе» Патрика Барбье следовало бы включить в него под гордым номером один.

С первых же страниц книги американского историка Винсента Дж. Питтса у читателя возникает чувство, что он оказался внутри романа Александра Дюма «Виконт де Бражелон». Интриги Кольбера приводят могущественного суперинтенданта Франции Никола Фуке к катастрофе, и вот уже лейтенант мушкетеров Шарль ДАртаньян спешит выполнить королевский приказ и арестовать опального чиновника. Маркиза дю Плесси-Бельер пытается спасти своего возлюбленного, мать Фуке, придворная фрейлина, надеется выхлопотать сыну помилование, спасая жену Людовика XIV от кровотечения при помощи старого народного средства - горчичного пластыря, однако король-солнце неумолим в своем гневе, и за бывшим министром захлопываются двери темницы... Не хватает только железной маски, за которой, по версии Дюма, скрывался именно Фуке.

Впрочем, книга Питтса - вовсе не роман, а вполне академичное (местами даже слишком академичное - сноски, занимающие порой больше половины страницы, прямо скажем, не облегчают чтение) исследование, посвященное не столько драматическим обстоятельствам падения Фуке, сколько событиям, за ними последовавшим - а именно эпохальному и скандальному процессу над суперинтендантом. То, что Людовику XIV виделось скорым показательным судом над изменником и казнокрадом с обязательной казнью в финале, Фуке сумел превратить в трехлетнее осмысленное разбирательство, закончившееся для короля полным моральным поражением.

Традиция требует прежде, чем переходить к описанию краха героя, рассказывать о его возвышении, поэтому первая треть книги Питтса - довольно занудный обзор восхождения нескольких поколений семьи Фуке к вершинам власти («Людей селф-мейд - “сделавших себя сами” - во Франции XVII века не было. Во всяком случае, среди тех, кто правил страной. "Селф-мейд” бывали только семьи. Неуклонно, поколение за поколением они, выходцы из простого сословия, поднимались всё выше, торговали и копили деньги - материальную основу для повышения социального статуса семьи»). Однако начиная уже с третьей главы повествование становится до невозможности увлекательным и - что особенно ценно и неожиданно - жгуче актуальным для России сегодня.

Питтс подчеркивает, что назвать Фуке невиновным в злоупотреблениях и коррупции будет некорректно - сколоченное им огромное персональное состояние говорит об этом с предельной ясностью. Другое дело, что применительно к эпохе Короля-Солнце сам термин «коррупция» не имеет смысла - коррупция была не столько отклонением от нормы, сколько самой нормой, естественным и единственно возможным образом жизни всего государственного аппарата, и в нее были вовлечены фигуры куда более влиятельные и важные, чем злополучный Фуке. Именно на обнародовании этого факта и на его осмыслении выстроил свою линию защиты опальный суперинтендант, и эта стратегия спасла его от плахи и едва не спасла от тюремного заточения.

Чахлые и, как всем казалось, бессильные в условиях абсолютизма государственные институты внезапно пробудились от спячки и под давлением общественного мнения нашли в себе силы дать отпор верховной власти. Вполне реальный риск для карьеры (большая часть судей, оправдавших Фуке по всем главным статьям обвинения, так или иначе лишились своих должностей или были отправлены в ссылку) оказался менее значим, чем риск для репутации и чести. Как пишет Питтс, «Суд над Фуке выявляет механизм “показательного процесса'1, а также - риски, которыми он чреват, когда инициировавшая его власть теряет контроль над изложением событий и позволяет защите выступить с собственной, убедительной и часто весьма опасной контристорией». Что называется, российской оппозиции на заметку.