Всегда отыщутся доводы, чтобы превратить желание в политику. Прежде всего, к нулю действия флота в августе свела уверенность в решительной и окончательной победе армии на суше и всеобщее убеждение, что война продлится не так долго, чтобы блокада успела сыграть какую-то роль. Тирпиц с «верным предчувствием» уже 29 июля — в тот самый день, когда Черчилль отдал распоряжение о мобилизации флота, — обратился к кайзеру с просьбой поручить командование всеми военно-морскими силами кому-то одному. А так как адмирал полагал, что «у меня в мизинце намного больше, чем у Поля во всей его анатомии» (такое свое мнение Тирпиц высказал в частном разговоре с женой, а не в беседе с кайзером), то он просто предложил, чтобы упомянутый пост «был доверен мне». На предложение Тирпица ответили отказом. Хотя гросс-адмирал и подумывал об уходе в отставку, но воздержался на том удобном основании, что кайзер «все равно бы не принял мою отставку». Вынужденный выехать в Кобленц вместе со всеми министрами, Тирпиц испытывал душевные терзания в торжествующей атмосфере главного штаба, предвкушающего триумф: «Армия идет от успеха к успеху, а флот вообще ничем не может похвастать. После двадцатилетних усилий мое положение ужасно. Никому не понять».

Флот Открытого моря Тирпица, имевший в своем составе 16 дредноутов, 12 линкоров более ранней постройки, 3 линейных и 17 прочих крейсеров, 140 эсминцев и 27 подводных лодок, оставался в портах или действовал на Балтике, в то время как наступательные операции против Англии ограничились одним набегом субмарин в первую неделю войны и постановками мин. Также были отозваны суда торгового флота. 31 июля германское правительство отдало распоряжение пароходным компаниям отменить все отправления торговых судов. К концу августа 670 германских торговых судов, общим водоизмещением 2 750 000 тонн, или более половины всего торгового флота Германии, отсиживались в нейтральных портах, а остальные — за исключением тех, которые курсировали на Балтийском море, — находились в портах приписки. Из тех страшных сорока германских рейдеров — вооруженных торговых пароходов — только пять объявились въяве, и британское адмиралтейство, оглядевшись в потрясении и изумлении, смогло 14 августа сообщить: «Плаванию через Атлантику ничто не угрожает. Английская морская торговля идет как обычно». Если не считать рейдеров «Эмден» и «Кёнигсберг» в Индийском океане и эскадры адмирала фон Шпее в Тихом, то еще до конца августа германский военно-морской флот и торговые суда Германии исчезли с океанских просторов.

Началось и другая битва — между Великобританией и Соединенными Штатами, этой великой нейтральной страной. На свет всплыли старые проблемы, которые вызвали войну 1812 года, старые фразы — «свобода морей», «флаг покрывает груз» — давний и неизбежный конфликт между правом на торговлю нейтральной страны и правом воюющей стороны на задержание торговых судов. В 1908 году, как прямое следствие второй Гаагской конференции, было созвано новое международное совещание, где была предпринята попытка кодифицировать эти нормы; в конференции приняли участие все те страны, которые стали в 1914 году воюющими сторонами, а также США, Голландия, Италия и Испания. Страной-организатором выступила Великобритания, как государство, обладающее самым крупным торговым флотом и наиболее заинтересованное в беспрепятственном ведении торговли нейтральной стороной. Сэр Эдвард Грей хотя и не входил в число делегатов конференции, был, однако, ее вдохновителем, организатором и движущей силой. Несмотря на деятельное участие в конференции адмирала Мэхэна в качестве главы американской делегации, принятая в итоге Лондонская декларация отдала приоритет праву нейтральных стран на ведение торговли, а не праву воюющих стран осуществлять блокаду. Даже Мэхэн, этот Клаузевиц военно-морской науки, Шлиффен морей, не смог противостоять и британскому влиянию, и обходительным действиям англичан. Как обычно, все выступали в поддержку нейтральных стран и бизнеса вообще, и штатские коллеги Мэхэна отвергли возражения адмирала.

Товары подразделялись на три категории: абсолютная контрабанда, в которую попадали предметы сугубо военного назначения; условная контрабанда, то есть предметы, пригодные как для военных, так и для гражданских нужд; и неконтрабандный «свободный список». К числу товаров последней категории относилось и продовольствие. Воюющая сторона, объявившая блокаду, могла конфисковывать только абсолютную контрабанду; товары второй категории могли быть захвачены ею, только при наличии доказательств, что они предназначены для противника. Товары, относящиеся к третьей категории, конфискации не подлежали ни в коем случае. Но после того как декларация была подписана и делегаты разъехались по домам, вдело вмешался другой интерес Британии — ее военно-морская мощь. На мачте вновь взвился флаг адмирала Мэхэна. Поборники его воззрений в ужасе заголосили о предательстве и отказе от превосходства на море — самой гарантии существования Великобритании. Что толку, спрашивали они, не давать противнику использовать моря, если нейтралам позволено снабжать его всем необходимым? Они раздули из Лондонской декларации громкий скандал, развязали против нее шумную кампанию в прессе и парламенте. Декларация сводит к нулю весь британский флот; это германский заговор; против декларации выступил Бальфур. Хотя Лондонскую декларацию приняла палата общин, в верхней палате лорды, вдруг испытавшие прилив сил, не позволили ей дойти до голосования — вероятно, это было их наиболее активное действие в двадцатом столетии. К тому времени правительство, как следует поразмыслив, было только радо сунуть это дело под сукно и забыть о нем. Лондонскую декларацию Англия так и не ратифицировала.

Тем временем новые реалии войны на море сделали устаревшей традиционную для Британии политику непосредственной блокады портов противника. До сих пор адмиралтейство предполагало при войне с континентальной державой осуществлять близкую блокаду флотилиями эсминцев при поддержке крейсеров, а в конце концов и линкоров. Развитие подводных лодок, плавучих мин и усовершенствование нарезных орудий заставили отказаться от этой политики и принять метод дальней блокады. Введенная военным приказом адмиралтейства 1912 года, дальняя блокада поставила и новые проблемы. Если судно пытается прорвать блокаду, то в случае близкой блокады понятно, в какой порт оно направляется и никаких вопросов о порте назначения груза не встает. Но когда перехват подозрительных кораблей осуществляется за многие мили от их портов назначения, как, например, у входа в Северное море, то законность задержания и ареста груза согласно правилам блокады нужно доказать — либо местом назначения груза, либо контрабандным характером груза. Проблема напоминала плавучую мину, которая, суля неприятности, выставила во все стороны рожки-взрыватели.

Когда разразилась война, Лондонская декларация еще находилась в состоянии утверждения заинтересованными государствами, и 6 августа, на второй день войны, Соединенные Штаты обратились с официальной просьбой к воюющим сторонам заявить о ее соблюдении ими. Германия и Австрия с готовностью согласились на это, при условии, что их противники поступят также. Великобритания, выступая как представитель союзников по вопросам военно-морской политики, составила утвердительный ответ, который оговаривал определенные права, «существенные для эффективного проведения военных действий на море», и тем самым, несмотря на формальное «да», означал «нет». Англия также еще не выработала твердую политику в отношении контрабанды, но у нее было некое эмпирическое чувство, что параграфы Лондонской декларации требуют некоторого расширенного толкования. Доклад Комитета имперской обороны в 1911–1912 годах уже выдвигал предложение: не порт, куда направляется судно, а место назначения товаров следует рассматривать в качестве критерия условной контрабанды для таких грузов, как кожа для седел, резина для покрышек, медь, хлопок, необработанный текстиль, бумага. Эти материалы, которые возможно использовать для военных нужд, не могут свободно транспортироваться по морю только потому, что они предназначаются для получателя из нейтральной страны. Если потом эти товары будут отправлены по суше в Германию, то никакая блокада не стоит затрат на ее поддержание. Комитет предлагал «неукоснительно применять» доктрину единства пути.