Очнувшись, попытался встать. Получилось плохо, поднялся на колени, прислонившись к переднему колесу. В глазах снова потемнело, и я опять впал в полубессознательное состояние. Придя в себя, услышал по ту сторону машины какое-то шевеление. Испугавшись, схватился за пистолет и, как мог осторожнее, постарался выглянуть из-за машины, готовый стрелять в любой момент.

Какова же была моя радость, когда я увидел парня в нашей форме! Выглядел он испуганно, мундир в чем-то перепачкан, в руках карабин, которым он настороженно водит. Увидел меня и замер, глядя с раскрытым ртом. Ах черт! Ну конечно! Эта наша форма… точнее, совсем наша, чешская. Еще во Франции были инциденты. Он, наверное, принял меня за русского.

Я постарался улыбнуться парню и, опираясь здоровой рукой с пистолетом о капот, выпрямился, чтобы ему стала видна повязка со свастикой.

Вдруг лицо у парня стало злое, он оскалился, вскинул карабин. Мне прямо в лицо сверкнула вспыш…

Дневка прошла замечательно – то есть спокойно. Тревога, конечно, никуда не делась, но поели, поспали, сил набрались и дальше двинулись тогда, когда немцы по дорогам должны были ездить куда как в меньших количествах, да и местные тоже уже по домам сидели. Чуток этого тихого времени и стоило использовать на всю катушку.

Собрались уже привычно и быстро, и повел красноармеец свое помятое и побитое, но победоносное войско по проселочной лесной дорожке. Шли быстро, но с опаской, не бренча, не топоча и слушая во все ухи, глядя во все глаза, с готовностью тут же заныкаться в лесу.

Грохот близких выстрелов ударил по ушам и нервам, ажно все вздрогнули, когда совсем рядом забабахало вперекрест. Боец тут же махнул рукой – и все дружно кинулись с дороги в кусты, ощетинились стволами.

Кто и в кого стрелял – было совсем непонятно. Почему-то Семенов решил, что лупят из винтовки (по характерному звуку – скорее всего, из самозарядки) и пистолета, потом это безобразие причесал длинной очередью автомат (а больше некому – у пулемета звук совсем иначе идет, что красноармеец по своим наблюдениям знал твердо, довелось послушать и тех и этих).

Оглянулся, увидел вопрощающие взгляды товарищей и сам себе удивился, что за какие-то доли секунды успел сам с собой поспорить, потому как решать надо было срочно – то ли утекать долой в лес, то ли вмешаться. И в том и в другом случае было и хорошее и плохое, и это моментально Семенов взвесил. Убежать – оно безопаснее и спокойнее. Но тут рядом идет стрельба, очень может быть, что свои. Своим – надо помочь, это боец знал твердо. Хотя больше хотелось убежать, в этом-то красноармеец себе признался, но поборол это желание. Не без труда, но поборол.

А потом и возможность бежать пропала, когда в клубах пара, пьяными загогулинами, словно сошедший с рельсов паровоз, по дорожке прокатился неожиданно тихо серый здоровенный немецкий автомобиль. Слышно было, как он фырчит чем-то внутри себя, шлепает по дороге спущенным передним колесом – и только. Даже неопытному в технике Семенову сразу показалось, что бибика эта свое отъездила, да и седоки тоже готовы – хотя из-за бившего из машины не то пара, не то дыма видно было плохо, но то, что ветровое стекло в этой открытой таратайке продырявлено вдрызг, а немцы – оба двое – залиты кровью, словно порось у неудачливого свинокола, само по себе было красноречиво. Все тише и тише машина прошлепала мимо группы в кустах и встала совсем близко – метрах в пятидесяти, все-таки скатившись с дороги.

Первым хотением было бежать к автомобилю, но тут Середа сделал круглые глаза, ткнул пальцем в ту сторону, откуда приехал расстрелянный тарантас, и Семенов спохватился – те, кто обстрелял, сейчас кинутся за своей добычей и столкнутся с группой зрителей в кустах. Состояние у всех нервное, может кончиться плохо. Оружие есть у всех и с предохранителей снято. Потому боец ткнул указательным пальцем в Леху и Жанаева, потом махнул рукой туда, где остановился автомобиль, а Середе кивнул, чтоб затаился артиллерист, слился с растительностью. Очень вовремя кивнул, потому как тут же на дороге появились силуэты двоих бегущих оттуда, где пальба была. Почему-то Семенов ожидал именно такого – были оба этих бегущих в привычной советской военной форме. Глянул назад. Бурят с потомком шустро сдернули с места, но грамотно это сделали – только кусты чуточку шелохнулись.

А эти, что бежали по дороге, не таились: то ли глупые, то ли посчитали, что безопасно уже. Бежали плохо, тяжело, через силу, то ли вымотались, то ли – что скорее – не жрали давно толком. Тут Семенов порадовался своей наблюдательности – у одного, того, что слева, в руках была винтовка Токарева, второй – судя по виду, командир – хотя и бежал с пистолетом в руке, но за спиной у него болтался именно автомат со здоровенным круглым диском. Этот командир удивил своим видом, когда подбежал поближе – словно с витрины военторга прямо, сопляк сопляком, совсем мальчишка, но форма вся на нем сидит прекрасно и какой-то чистенький весь; вот боец с винтовкой – тот нормальный – и потрепанный и помятый, а у этого – даже сапоги блестят, и фуражка комсоставовская, щеголеватая – с ремешком под подбородок. Устав ходячий, а не человек.

Середа, незаметно подобравшийся поближе, ткнул в подошву сапога Семенова. Боец обернулся: взгляд артиллериста прямо вопил о чем-то. Но тут бегущие поравнялись, так же трусцой поскакали дальше, а Семенов понял, что имел в виду Середа: Леха-то – в немецкой форме! Забыл совсем, из головы вылетело, но это было серьезно, потому красноармеец крикнул в спину странной парочке на дороге:

– Стой!

Те, разумеется, и не подумали вставать мишенями, а метнулись на другую сторону и залегли там в кустах.

– Стою, хоть дой! – грубовато ответил тот, что с самозарядкой. Хриплый такой голос, сумрачный. Настороженный такой, но зато стрельбы нет, это уже хорошо, это просто замечательно, это самое главное сейчас.

– Вот еще доить тебя не хватало! Давайте без глупостей, здесь бойцы Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Вы кто? На всякий случай – у нас тут пулемет, так что поспокойнее давайте, – отозвался немного отползший Середа, показав, что тут несколько человек. С пулеметом.

– Чего надо? – спросил хмурый голос.

Это немного смутило. А действительно – чего надо-то? Шли себе, никого не трогали, а тут вона как! Надо было в первую голову, чтобы не выскочили они на переодетого потомка, тогда бы кончилось все худо. А дальше-то что?

Там, где остановилась машина, бахнул неожиданно выстрел, кто-то из винтовки врезал. Почему-то подумалось, что это Леха бабахнул. Чуточку выстрел немецкого карабина от родного винтовочного все-таки отличался; сейчас показалось, что немецкий карабин голос подал. Спроси кто Семенова – как он отличал, вряд ли бы и слова нашел, а вот уши – те четко понимали, кто бахает, навострились.

– Так чего надо-то? – уже более нервно спросил хмурый голос.

– За вами хвосты подчищаем, не добили вы, видно, нашим приходится, – отозвался Середа.

– Я – лейтенант Березкин, со мной ефрейтор Бендеберя. Назовитесь!