– Ликуя подарила, – пояснил он. – Мне. На случай если смерть когда-нибудь окажется предпочтительней жизни.

Тогда я понял, о чем шла речь. «Дар смертности» – вот как называла это Энефа. Клинок был обработан кровью Ликуи, ее наводящей ужас, ядовитой демонской кровью. Она вручила Итемпасу ключ от его темницы на случай, если у него когда-нибудь достанет мужества им воспользоваться.

Моя рука судорожно сомкнулась на рукояти.

– Если ты используешь его, смертному царству придет конец.

– Да.

– И Ликуя тоже умрет.

– Да, если к тому времени еще будет жива.

– Так зачем она дала тебе этот кинжал?

– Не знаю.

Я уставился на него. Вряд ли он сознательно притворялся тупым. Он наверняка спросил ее. А потом либо не поверил ответу, либо – что вероятнее, если учесть, насколько в него удалась дочь, – она просто не потрудилась ответить. И он принял ее молчание.

Между тем он опустился передо мной на колени, одновременно сбрасывая куртку, так что она красиво распласталась по белому полу. Еще он вскинул голову – отчасти потому, что был наглым мерзавцем, отчасти подставляя горло и грудь. Такая вот гордая и прекрасная жертва.

– Ну ты и дрянь, – процедил я, стискивая рукоять. Смерть. Я держал в кулаке смерть всей вселенной. – Наглая, самовлюбленная, злобная дрянь.

Итемпас просто ждал. Ножик, конечно, маловат, но если направить его под вот таким углом, он легко скользнет между ребрами и кольнет сердце. Во имя всех преисподних! Если Орри Шот была демоницей, ее дочь получалась более чем полубогиней. Тут не надо в сердце колоть, тут и царапинки хватит…

Я сбросил петлю ремешка, но в пальцах уже поселилась противная дрожь. Я взялся за рукоять, чтобы вытащить кинжал… и не смог. Руки попросту отказывались повиноваться. Я подождал еще и позволил им, вместе с кинжалом, бессильно повиснуть по бокам.

– Если ты хочешь, чтобы я умер… – начал он.

– Заткнись, – прошептал я. – Заткнись и будь проклят всеми богами. Ненавижу.

– Если ты меня ненавидишь…

– Да заткнись ты!

Он наконец замолчал, и я с проклятием швырнул кинжал на пол между нами. Звук, с каким кожаные ножны ударились о камень, породил эхо. У меня потекли слезы. Я запустил обе пятерни в волосы.

– Просто помолчи, хорошо? Боги благие, от тебя с ума сойти можно! Не смей заставлять меня делать такой выбор! И я буду тебя ненавидеть, если захочу!

– Хорошо.

Он говорил тихо, успокаивающим тоном. И я против воли вспомнил те времена – редкие, но столь драгоценные, – когда мы с ним сиживали в его безмятежном царстве, следя за танцами времени. Некоторым образом я уже тогда понимал, что друзьями нам не бывать. О том, чтобы влюбиться, не возникало даже вопроса. Но вот как насчет отношений отца с сыном? Это у нас могло получиться.

– Ладно, Сиэй, – произнес он мягко и ласково. Он действительно не менялся. – Ненавидь, если хочешь.

Тяга любить его была до того велика, что меня даже трясло.

Я повернулся и бросился к лестнице, а потом вниз по ступеням. Когда моя голова уже скрывалась в лестничном колодце, я оглянулся. Итемпас провожал меня глазами. Он не подобрал кинжала. А еще я увидел, что он все-таки изменился. Его лицо было мокрым от слез.

Я бежал, бежал, бежал…

Дверь в покои Деки оказалась не заперта. Никакой слуга не нарушит его уединения, не объявив о себе, и ни один высокородный даже близко не подойдет. Он пока был неизвестной величиной. Семейство побаивалось его – как он и хотел. И мне стоило бы, ведь сейчас он был могущественней меня. Но я не боялся. Что тут поделаешь – мне всегда нравились сильные люди.

Он поднялся из-за рабочего стола. Я обратил внимание, что стол не был обычным предметом дворцовой мебели. Дека уже привнес изменения.

– Какого… Сиэй?

Вид у него был измотанный. Минувшей ночью он почти не спал: трудился вместе с писцами, изучая маски убийц. И сейчас продолжал работать, босой, полуголый, всклокоченный. Я увидел свитки с набросками и стопку листов, помеченных официальной сигилой «Литарии». Уж не людей ли он для нового дворца подбирал?

– Сиэй, что случилось?

– Бояться меня незачем, – сказал я, обходя стол и приближаясь к нему.

Я удерживал его взгляд, как удерживал бы взгляд добычи. Он смотрел на меня. Как же их легко поймать, когда они желают быть пойманными!

– Возможно, – продолжил я, – я и старше этого мира, но я еще и просто мужчина. Ни один бог не представляет собой только что-то одно. Если я как целое пугаю тебя, выбери какую-нибудь часть меня и люби ее.

Он вздрогнул. Смятение, желание, вина – все сразу то проявлялось у него на лице, то пропадало. В конце концов, когда я подошел вплотную, он вздохнул. Его плечи слегка поникли – он признал поражение.

– Сиэй…

Одно слово, а сколько всего в нем собралось! И ветер, и молния, и жажда – невыносимая, как открытая рана.

Я заключил его в объятия. Могущество, записанное на его коже, однократно вспыхнуло, предупреждая меня, нашептывая о боли и гибели. Я прижался лицом к его плечу и забрал в кулаки спинку его рубашки. Как бы я желал, чтобы рубашки не было и я мог прикоснуться к этим смертоносным знакам!

– Сиэй… – снова начал Дека. Он замер в моих объятиях, держа руки на весу, словно боясь коснуться меня. – Сиэй, боги…

– Дай я просто сделаю это, – выдохнул я куда-то ему в плечо. – Пожалуйста, Дека.

Его руки опустились мне на плечи – слишком легко, нерешительно. Нет, так не пойдет. Я крепче притянул его к себе, он даже слегка крякнул. Потом его руки тоже сомкнулись вокруг моего тела и сжались, а ногти впились бы мне в спину, если бы не одежда. Он уткнулся лицом мне в волосы. Ладонь легла мне на затылок.

Время замерло… Совсем ненадолго, конечно, ведь в мире смертных ничто долго не длится. Но нам казалось, что минула вечность, и, собственно, только это и имело значение.

Когда наконец я насытился этим объятием, то отстранился и стал ждать, что он засыплет меня вопросами. У смертных вечно масса вопросов. «Почему ты сюда пришел?» – с этого он начнет, ведь он желает меня и надеется, что я, быть может, тоже его желаю. Реальная же причина другая, но я скажу ему то, что он так хочет услышать.

Но вместо вопросов повисла долгая и неловкая тишина. Потом Дека переступил с ноги на ногу и сказал:

– Мне бы поспать несколько часов…

Я кивнул, все еще ожидая.

Он отвел взгляд:

– Тебе совсем не обязательно уходить…

И я не ушел.

Мы бок о бок устроились в его постели, самым целомудренным образом. Я ждал его рук, его губ, тяжести его тела… Я бы дал ему желаемое. Может, мне бы даже понравилось. Все лучше, чем одиночество.