– Может, у нее губы были не такие, как надо? – подсказал Генрих Гельфман, выглядывая из-за юбок и штанин взрослых. Мальчик пробрался вперед, на середину сцены и поднял глаза на штурмбаннфюрера Шлика. – Какие-то люди пришли и забрали мою сестричку, которая родилась с заячьей губой. Они сказали, что она уродка, и убили ее, а с моей мамой что-то сделали, я даже не знаю, что именно. Они забрали с собой тело сестры, мы и похоронить ее не смогли. Вашу дочку тоже убили злые люди?

У женщин, с тревогой смотревших на людей в эсэсовской форме, округлились глаза. Жители поселка испуганно попятились.

– Ведь если так и было, – упорно продолжал Генрих, – то вы можете попросить герра Гартмана, и он вырежет для вас фигурку младенца Иисуса с прекрасными губами. Вы сможете держать ее у себя в доме, пока ваша жена не родит другого ребенка. Это поможет, я точно знаю. – Тут он повернулся к Фридриху. – Поэтому-то я и украл эту фигурку из вашего Святого семейства. Но я обязательно верну ее, как только мама родит нового ребенка.

Толпа издала единый тяжелый вздох, кто-то даже зарыдал.

– Уничтожение младенцев? Этим теперь занимается новая Германия? – Ручка Джейсона повисла над блокнотом, он готовился записать ответ на свой вопрос.

Еще одна вспышка магния в фотоаппарате Питерсона, и Шелленберг словно очнулся.

– Nein, nein! Рейх к подобным делам не имеет отношения. Ясно же, что речь здесь идет о каком-то прискорбном недоразумении. – Бригадефюрер повернулся к супругам Гартман. – Прошу вас простить штурмбаннфюрера Шлика. Он…

– Простить меня? – рявкнул Шлик. – Да эти Dummkopfe…[56]

Шелленберг, сверкнув глазами, заставил его умолкнуть и повысил голос:

– В лице этих деревенских жителей народ преподнес нам подарки, свидетельствующие о его признательности и преданности фюреру, и мы, представители властей рейха, горячо благодарны им за сегодняшний чудесный вечер.

– Но ведь…

– Хватит! – Шелленберг кивнул двум своим телохранителям, и те силой увели со сцены упирающегося Шлика, у которого от негодования раздувались ноздри.

Бригадефюрер поклонился присутствующим.

– До Берлина путь неблизкий, поэтому я должен извиниться и покинуть вас. Прошу также простить меня за то, что увезу с собой вашего почетного гостя, но в данное время штурмбаннфюреру Шлику крайне необходимо быть в Берлине. Продолжайте праздник и примите наш подарок – отмену комендантского часа на нынешнюю ночь.

Вопросы, оставшиеся без ответа, утонули в робких, недружных аплодисментах. Джейсон затруднялся сказать, чему больше радовались жители: временной отмене комендантского часа, которая позволит им пить и веселиться всю ночь, или же тому, что из деревни силой увозили Шлика.

Как бы там ни было, Джейсон прикусил губу, чтобы не расхохотаться. «Кто, интересно, догадался вовремя выпустить мальчика? Он блестяще справился с делом».

Шелленберг, покидавший сцену, на минуту остановился.

– Я с нетерпением буду ждать вашей статьи о сегодняшнем событии, герр Янг.

– Если поторопиться, – кивнул Джейсон, – то, возможно, репортаж появится уже в завтрашнем номере.

– Позвольте выразиться точнее. Я мечтаю ознакомиться именно с вашим репортажем, прежде чем он попадет в газету.

– Разумеется, – ответил Джейсон, глядя в глаза бригадефюреру.

– Schön gut[57]. Можете писать у меня в гостинице. Я оставлю машину с шофером – можете распоряжаться ею, когда закончите статью.

Джейсон не рассчитывал на то, что придется торчать здесь, дабы его статья подверглась цензуре. Основную линию он уже набросал, и только она привлечет внимание читателей. Ему совсем не улыбалось задерживаться в поселке: нынче ночью он непременно должен успеть в другое место.

67

Минут за сорок до того, как телохранители Шелленберга вывели из театра Шлика, отец Оберлангер вышел из густой тени церкви, в которой уже погасли огни. Повернув голову, внимательно осмотрел улицу. Он никого не заметил и поманил Ривку, которая пряталась в темноте, потом помог ей взобраться на повозку главного лесничего Шраде. Вместе со Шраде священник затолкал девушку в грубый мешок и обложил деревянными ящиками, в каждом из которых было по восемь бутылок шнапса. Еще один мешок набросили сверху, прикрыв его охапкой сена. Священник, лесничий и Ривка поехали в театр. Там отец Оберлангер спрыгнул с повозки так ловко, как позволили ему старые кости, и молча подал руку женщине средних лет, которая только что вышла из театра через черный ход.

* * *

Рейчел пробрала дрожь, когда она поняла, что их пособником в эту ночь вызвался быть не кто иной, как отец Оберлангер. Стоит ему узнать ее, стоит позвать людей или донести в гестапо позднее – и все пропало. Она взобралась на повозку, села рядом со Шраде и тут услышала шепот священника:

– Храни вас Бог, фрейлейн Рейчел. Храни вас Бог!

Она вгляделась в лицо старого священнослужителя – человека, который уже второй раз помогал ей спастись, – и увидела безграничное милосердие и горячую надежду в его глазах, в которые прежде не слишком внимательно вглядывалась, в морщинах на лбу, казавшихся ей прежде знаком осуждения. Сердце ее преисполнилось такой благодарности, какую трудно выразить словами, да и говорить вслух было страшновато, поэтому Рейчел лишь сжала плечо старика и дотронулась до его щеки. В жизни много загадок, и отец Оберлангер оказался еще одной из них.

Шраде щелкнул бичом, и повозка с пассажирами тихо покатила по знакомым широким улицам поселка. За околицей улица переходила в дорогу, испещренную бликами лунного света.

Рейчел просунула руку под сено, под грубую мешковину и коснулась протянутой в ответ руки Ривки.

– Сейчас будет первая застава, – предупредил главный лесничий. – Приготовьте бутылку, а лучше две.

Не успел он договорить, как поперек дороги легла полоска яркого света и навстречу им вышли несколько солдат с винтовками наизготовку.

– Halt![58]

Шраде натянул поводья, останавливая экипаж.

– Хайль Гитлер! Мы везем подарки от жителей деревни и добрые пожелания от штурмбаннфюрера Шлика! Просто стыд, что вас оставили дежурить здесь в темноте и вам пришлось пропустить такое представление. Вот мы и решили, что вы тоже заслужили праздник, и кое-что вам привезли. То, что поможет согреться! Пирогов нет, зато есть кое-что получше, а? Хельга, дай-ка мне бутылочку, которую мы припасли для доблестных воинов!

– Шнапс? Вас послал штурмбаннфюрер? – Обер-ефрейтор, старший на посту, не мог в это поверить.

– Ja! Ja! В честь праздника. Там ведь еще и бригадефюрер Шелленберг! И комендантский час на сегодня отменили!