* * *

Глаза Элизабет все еще блестели, как стеклянные, когда она шагнула в помещение для инструктажа. Все тут же уставились на нее, но она едва обратила на это внимание. Думала про черную ленту в волосах, свисавших ниже лопаток. Когда она была девчонкой, ленты у нее всегда были синие, красные или желтые – только такие цвета ей тогда дозволялись. Но она повязала волосы черной в тот единственный день, и теперь все мысли Элизабет были захвачены лишь этой лентой, словно она вновь прикоснулась к ней или вдруг получила назад.

– Лиз!

Ее имя донеслось из дальнего конца комнаты, и даже оно показалось едва слышным.

– Эй!

Это был Бекетт, который проворно пробирался всем своим крупным телом между столами и коллегами. Она заморгала, удивленная поспешностью его движений. Он бесцеремонно расталкивал остальных, и остальные явно злились. В воздухе стоял гомон, и такого раньше не было. Вернулись шепотки, недоверчивые взгляды.

«Блин…» Элизабет поняла, что это может значить.

– Лиз, подожди!..

Но она не стала ждать. Не смогла. До двери в коридор оставалось двадцать футов, и она решительно двинулась к ней – пятнадцать футов, потом пять, Бекетт по-прежнему нацеливался к ней. Пальцы ее уже легли на дверную ручку, когда он подбежал и схватил ее за руку. Элизабет попыталась вырваться, но он не отпускал.

– Пошли со мной! – Бекетт вытолкал ее в коридор, а потом на пустую лестничную площадку. Дверь с лязгом захлопнулась, и остались только они вдвоем. Он продолжал крепко держать ее руку, и на лице у него было написано такое отчаяние, что Элизабет предпочла промолчать. Он был испуган, и это не был какой-то нормальный испуг или страх. – Просто спокойно иди дальше. Ни с кем не заговаривай. Я серьезно.

Бекетт провел ее пролетом ниже, а потом по коридору к боковому выходу. Ударил в металлическую дверь плечом. Та с размаху треснулась о стену, и они оказались на улице.

– Где ты припарковалась?

Элизабет показала, и он поволок ее в ту сторону.

– Дайер в курсе?

– Что ты соврала насчет мотеля? Да.

– Могу предположить, что скоро это станет известно всем.

– Думаешь?

Подняв взгляд, Элизабет увидела в окнах наблюдающие за ними лица. Некоторые что-то говорили в мобильники. Кто-то, щелкнув пальцами, показал прямо на них.

– Насколько все плохо?

– Дайер вот-вот выпишет ордер на твой арест. Препятствование отправлению правосудия. Соучастие. Ты выставила его полным дураком.

Элизабет понимала это, естественно. Она соврала насчет Эдриена, и теперь эта ложь рикошетом отлетела к ней.

– Скажи мне, где он.

– Не знаю, – ответила Элизабет.

– Врешь!

– А что, если и вру?

– Скажи мне, где Эдриен, и может, я спущу все на тормозах. Поговорю с копами из полиции штата. Попробую убедить Дайера отозвать ордер. Хотя тебе придется дать мне кое-что. Настоящий адрес. Телефонный номер.

– Фрэнсис побесится и успокоится.

– Вот уж хрен.

– Да, я выставила его дураком. – Они подошли к машине. Элизабет вырвала руку. – Я дала ему левый адрес. И что?

– Погибли люди.

– Что?!

– Копы из штата приехали в мотель, который ты назвала. Нашли двух застреленных в душевой. В номере еще вовсю воняло пороховым дымом. Совсем чуть-чуть не успели.

– Я ничего не понимаю…

Бекетт отобрал у нее ключи, открыл машину, затолкал ее за руль.

– Говори, где его искать.

– Не могу.

– Не можешь или не скажешь?

Элизабет смотрела строго перед собой, просто кожей чувствовала напряженность его взгляда.

– Мне он нужен, Лиз. Ты просто не понимаешь, насколько сильно нужен! Ну пожалуйста! Мне нужно, чтобы ты мне доверяла.

Бекетту явно было больно. От ревности? От злости?

– Доверяла? Да какое тут может быть доверие! – Она завела машину, заставив его отпрянуть. – А про ту фотографию ты мне сказал?

– Джеймс Рэндольф! – Бекетт стиснул зубы. – Это он тебе показал?

– Ну да, показал. А должен был ты.

– Лиз…

– Напарники, Чарли. Друзья. Тебе не пришло в голову, что я имею право знать?

– Это Фрэнсис не хотел, чтобы ты знала про эту фотографию! Довольна? Он сказал, что ты уязвима и слаба и что ничего хорошего из того не выйдет. Привел достаточно веские аргументы, и я согласен с ними до последней запятой. Ты не способна мыслить связно. Ты представляешь опасность для самой себя и для всех, кто тебя окружает.

– Ты все равно должен был сказать.

– Я не мог.

– Ну что ж, хорошо, – Элизабет включила передачу, – думаю, вот в этом-то между нами и отличие.

Приехав домой к родителям, Элизабет застала их за выпалыванием сорняков на клумбе возле крыльца.

– Детка! – мать заметила ее первой и поднялась. – Вот сюрприз так сюрприз!

– Ма!

Отец натянуто поднялся.

– Папа.

Он стянул рабочие перчатки и стряхнул прилипшую к коленям грязь.

– Оставляю вас обеих пообщаться.

– Вообще-то это тебя тоже касается. Это насчет Харрисона Спиви.

Брови священника сошлись вместе, но в лице его было больше тревоги, чем гнева. Разговоры про Харрисона были крайне редким явлением. Обычно эту тему старались всячески обходить, предпочитая держать свои суждения при себе, лелеять собственные раны и притворяться.

– Я не хочу обсуждать своих прихожан у них за спиной, если это только им не на пользу. Ты это знаешь.

Ну сколько раз Элизабет все это доводилось слышать – духовное единение и взаимная мера, утлый плот дней на ладони руки Господней?

– Насчет чего, детка? – Беспокойство матери было трудно не заметить.

Но у Элизабет не было времени для подробных объяснений.

– Насчет детства. Я помню, были какие-то разговоры про Харрисона Спиви и Эллисон Уилсон… Вроде как у них что-то было.

– Эллисон Уилсон? Да какое отношение?..

– Они встречались? – прямо спросила Элизабет. – Была какая-то ссора?

– Они никогда в этом смысле не встречались, дорогая. И это едва ли была ссора. Он пригласил ее на встречу выпускников, насколько я помню…

– А она над ним посмеялась, – припомнила Элизабет. – Сказала, что он просто помешался на церкви, что он ханжа и маменькин сынок. Ребята в школе всегда над ним потешались.

– Он был довольно одержим ею, бедный мальчик…