Изора кивнула, испытав неловкость при мысли о недавней попытке суицида. Она по собственной воле чуть не отказалась от всего того, что поистине бесценно, – размеренного дыхания, биения сердца, движения крови по жилам, способности чувствовать и осязать.

– Иногда происходят события, которые меняют ход вещей, – прошептала она.

– Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Возникают обстоятельства, которые, хотим мы того или нет, ведут нас туда, куда мы должны прийти, даже если ради этого приходится сносить побои. Да, Изора?

– Или ты напиваешься и говоришь то, чего не следовало, – продолжила девушка. – Арман, обещаю писать тебе каждую неделю. Буду рассказывать, как справляюсь с обязанностями экономки и компаньонки, которая живет на полном пансионе: ей предоставляют жилье, кормят и обстирывают.

Смех Армана прозвучал несколько приглушенно – он прикрыл лицо темной тканью, шляпу надвинул на самые брови и поднял воротник пальто.

– У меня остался один глаз, – проговорил он вполголоса, – но я тебя вижу, и уже это большая радость. Ты очень красивая, Изора. А твой Жером – счастливчик.

– Не сказала бы…

– Твоя правда, я несу чушь! Он ведь слепой, бедняга.

– Нет, я говорю так не потому, что он незрячий. Мы передумали обручаться, решили остаться друзьями. У меня еще будет время подумать о любви.

Вернулась Женевьева. Взволнованная Изора бросилась в объятия брата. Арман с горестным восклицанием прижал ее к груди.

– Прости меня за поспешный отъезд, сестренка, хорошая моя! Я сохраню твою ракушку. Это будет мой талисман, он убережет меня от отчаяния и мрачных мыслей, потому что их у меня будет предостаточно.

Подошел водитель и с помощью пусковой рукоятки принялся заводить двигатель. Женевьева села рядом с Изорой. Пять минут спустя девушка уже выходила из машины перед небольшим зданием вокзала в Феморо. Последовали объятия и прочувствованное прощание.

Такси скрылось с глаз, и на платформе, по которой прохаживалась Изора, появилась Онорина. Жером сопровождал мать, прощупывая землю перед собой белой тростью. «Нас уже заждались в Сен-Жиль-сюр-Ви, – думала Изора. В горле стоял комок, а в глазах – слезы. – Зато я повеселю Анну и снова увижу океан!»

Сен-Жиль-сюр-Ви, санаторий «Вилла Нотр-Дам», два часа пополудни

Анна Маро смотрела на мать, и ее маленькое личико светилось от радости. Онорина только что объявила дочке, что сняла домик недалеко от санатория и проживет там до конца месяца.

– И мы все время проведем вместе! Я буду появляться утром и уходить, когда ты ляжешь спать. Директриса не против.

– Мамочка, правда? Ты будешь со мной каждый день? Как я рада!

– Правда, замечательно? Это Изора придумала, еще во вторник, а сегодня мы все устроили.

Девочка привстала на кровати, крепко прижимая к худенькой груди тряпичную куклу.

– Мам, я хочу сесть. Ты должна мне рассказать все подробности!

Онорина устроила ее поудобнее – подложила под спину подушку и сложенный пополам валик. Радость девочки и облегчение, которое она испытала, услышав новость, доказывали, насколько Изора оказалась права: Анна отчаянно нуждалась в присутствии матери, она устала жить вдали от семьи.

– Все очень просто, – сказала она, присаживаясь на край кровати. – Во вторник на обратном пути к вокзалу Изора приметила на калитке хорошенького домика вывеску «Сдается». И уже в поезде рассказала об этом нам с Жеромом. Я, моя крошка, была сама не своя – так не хотелось от тебя уезжать! Давно мечтаю самостоятельно ухаживать за тобой, читать тебе, понемножку баловать… Выслушав Изору, я поняла, что должна находиться рядом.

– Потому что скоро я умру, – сказала Анна.

Девочка произнесла фразу обыденно, без страха и огорчения – просто констатировала факт, который не изменишь.

– Нет, моя хорошая, конечно же, не поэтому! Просто пришла зима, выпал снег – и в Феморо тоже. Из-за плохой погоды выходить на террасу дышать воздухом нельзя, а вывозить тебя на пляж в инвалидной коляске тем более не разрешат. Видела в окно тяжелые серые тучи и проливной дождь? Не очень-то веселое время для маленьких больных, особенно если мама далеко. Но у меня есть еще одна хорошая новость!

Анна широко улыбнулась матери, желая доказать, что она, возможно, и не обречена на скорую смерть.

– Накануне Рождества, двадцать четвертого декабря, и на следующий день после праздника мы все вместе соберемся в том доме в Сен-Жиль-сюр-Ви! Приедут папа, Тома с Йолантой, и Зильда с Аделью, и Жером! Устроим замечательное семейное торжество.

– Правда? А мне позволят выйти из санатория?

– Да, пришлось повоевать с директрисой и главврачом, но они разрешили.

Девочка захлопала в ладоши, на ее щеках появился румянец. Она стала считать на пальцах, шепотом проговаривая цифры.

– Мама, до Рождества еще четырнадцать дней, и все это время ты будешь тут, в Сен-Жиль-сюр-Ви! Я – самая счастливая на свете! Пресвятая Дева меня услышала, и все ангелы господни! Мне иногда было очень тоскливо – даже когда я играла с Изолиной или читала сказки Шарля Перро в красивой книжке, которую мне прислал Тома на мой двенадцатый день рождения.

Растроганная Онорина погладила дочку по голове. Было мучительно больно осознавать, что скоро она потеряет свое дитя. Оставалось пусть слабое, но утешение: по меньшей мере в ближайшие дни ее Анна будет купаться в материнской нежности и любви.

– Мам, ты приехала одна? – спросила девочка.

– Нет, со мной Изора и Жером. С вокзала мы сразу пошли к тому дому с объявлением об аренде. Слава богу, бумажка оказалась на месте. Изора расспросила соседа, и он дал нам адрес и имя хозяйки – очень любезной пожилой дамы. Она рассказала, что летом сдает дом семье из Ньора, которая приезжает на море купаться. Жером из своих сбережений заплатил арендную плату за месяц – он сам настоял на этом. Ключи мы получили только к одиннадцати часам – хозяйка оказалась весьма разговорчивой.

Улыбаясь, Анна жадно ловила каждое слово матери. По мере того как продвигался рассказ, ее живая фантазия рисовала сцены происходящего.

– Я оставила Изору с Жеромом и наказала им открыть дом и хорошенько его проветрить, – продолжала Онорина. – Потом они сходят за покупками – мне нужно будет чем-то питаться… А я торопилась сюда, чтобы уладить самое важное дело – убедить директрису и твоего доктора. Они отнеслись с пониманием.

Все так же продолжая улыбаться, Онорина ненадолго замолчала. «Еще бы им не согласиться, – горевала она. – Говорят, жить Анне осталось совсем недолго. Несколько дней – так они сказали. Да и кто откажет несчастному ребенку в том, чтобы умереть у матери на руках, в последний раз увидеть родных? Если верить докторам, ее может не стать еще до Рождества. Нет, Господь этого не допустит!»

– А ты сказала хозяйке дома, что у меня туберкулез? – встревожилась Анна. – Она может передумать, испугаться, что я принесу в дом заразу.