Белые офицеры, освободившись из-под ареста, поступали на работу в штаб Беломорского военного округа и гражданские учреждения губернии. Так, бывший командир роты национального ополчения Николай Чудинов, отсидев 6 месяцев по распоряжению опять оказавшегося на Севере уполномоченного ВЧК М. Кедрова, устроился на административную должность и к началу 1921 г. числился кандидатом в члены РКП(б)[955]. Сергей Старков, делопроизводитель школы прапорщиков при Миллере, стал командиром роты в Красной армии[956]. Полярный исследователь Б.А. Вилькицкий, оказавшийся в начале 1920-х гг. в Архангельске проездом по делам советской северной морской экспедиции, вспоминал о своей случайной встрече в единственном городском ресторане с несколькими бывшими белыми офицерами. За бутылкой вина те воодушевленно рассказывали ему, что после первых трудностей «все пристроились и живут прилично»[957]. Не видя за собой особой вины, даже некоторые эвакуированные в Норвегию белые офицеры и чиновники начали возвращаться домой к своим семьям, с трудом добиваясь пропусков в Архангельск[958].

Загладить прежние «ошибки» стремились и архангельские крестьяне, массово «раскаивавшиеся» в содействии белым. Солдаты, служившие по мобилизации в белой армии, после месячного отпуска возвращались в ряды красных войск. Местные жители порой сами арестовывали «буржуев» и «контрреволюционеров» как «врагов революции» и «виновников» Гражданской войны, быстро усваивая большевистский дискурс для обеспечения собственной безопасности[959].

Однако надежды населения на возвращение к нормальной жизни снова не оправдались. Вместо ожидаемого восстановления экономики весной 1920 г. жители губернии увидели небывалый рост цен и еще бóльшую продовольственную нужду. Большевистские власти не были склонны считаться с экономическими особенностями Русского Севера, быстро распространив на новые территории практику продовольственной разверстки. В результате голод на Севере оказался настолько острым, что в Мурманском крае летом 1920 г. из-за недостатка питания продолжала свирепствовать цинга – явление, прежде наблюдавшееся только в зимние и весенние месяцы[960]. Во второй половине 1920 г., реагируя на массовое изъятие продовольствия, крестьяне начали нападать на исполкомы и продовольственные отряды. На Печоре кампания по заготовке мяса оленей у самоедов сопровождалась поголовной мобилизацией коммунистов уезда для конвоирования закупочной экспедиции, чтобы на нее не напали скрывавшиеся в тундре белые партизаны и красные дезертиры. По Северу прокатилась серия крестьянских восстаний, нередко подавлявшихся при содействии войск. Например, при помощи оружия было подавлено выступление в Михайловской волости Пинежского уезда, где в голодном марте 1921 г. женщины восстали против реквизиции последних хлебных запасов. В последующие месяцы исполнение крестьянами государственных повинностей требовало участия армии, милиции и выездных сессий революционного трибунала[961].

Голод и массовое насилие, которые принесла с собой новая власть, дали почву для слухов, что сложившееся положение не может продлиться долго и что поражение белых армий – не окончательное. Секретные сводки ВЧК отмечали появившиеся среди крестьян разговоры, что Мурманск уже занят союзниками, а в Архангельске с часу на час ждут переворота. Архангельские рабочие ожидали новой союзной высадки с открытием навигации[962]. Уверенность в скором падении советской власти была настолько велика, что, например, в январе 1921 г. в селе Кольве Печорского уезда опоздание почты на двое суток было воспринято как свидетельство смены режима. Поэтому со здания волостного кооператива был спущен красный флаг, а население сдало все советские денежные знаки в кооператив под лозунгом: «Придут белые, и эти деньги не будут иметь хождение». Даже информация о появлении на Севере иностранных торговых концессий трактовалось как то, что «в Архангельск прибыли отряды белых англичан и вся губерния сдалась без боя»[963].

Сопротивление реквизициям и слухи о скором приходе белых, в свою очередь, усиливали убеждение большевистских руководителей, что противник не исчез и что враг находится буквально везде[964]. Уезды бомбардировали Архангельск сообщениями, что население настроено «в полном смысле недоброжелательно». С мест жаловались, что часто даже невозможно вычленить «контрреволюционные элементы», так как в целом ряде волостей, особенно там, где действовали белые партизанские отряды, «все население причастно к расстрелам красных»[965]. Представления о том, что советская власть располагается островками во враждебном море «отсталого», «темного» и по-прежнему симпатизирующего белым населения, провоцировались новыми репрессиями, которые непрерывными волнами ходили по Северу после падения белого правительства.