А тут? Фрикадельки! А это что? «Доширак». Это типа нашей «Мивины», что ли? Зальете кипятком, и все!

Монгол думал, что его новые знакомые забыли про свои запасы, и обрадуются такой находке. Но тут один из толстяков подскочил к палатке и, заламывая руки, закричал:

– Да как вы смеете лезть к чужим вещам! Да вы знаете, кто я такой? Я – кандидат медицинских наук!.. У меня отец профессор! Я… Станислав! – он обернулся. – Станисла-ав! Поди сюда! Это невыносимо!

На краю поляны показался Станислав. Он все слышал, и был явно взволнован. Его раскрасневшееся лицо, покрытое белыми пятнами, тряслось от гнева.

– Феликс! Я здесь! Я уже иду на помощь! – взвизгнул он. – Что ему нужно от нас, Феликс? Вот тебе и братушки! Покиньте нас немедленно!

– Ладно, ладно, мужики. Не хотел обидеть. – Монгол непонимающе пожал плечами. Его кураж мигом прошел. Он снова почувствовал себя неуютно, будто оказался посреди Красной площади в измазанных навозом сапогах. – Я думал, что… Ну ладно… Нервные вы какие-то.

Он уже повернулся и зашагал по тропе к своим, как вдруг отчетливо услышал в спину:

– Ишь какой!

– Не зря говорили, что во время войны среди хохлов – одни предатели.

Монгол повернулся, подошел к Станиславу, смерил его взглядом и с размаху залепил ему звонкого леща.

– Это тебе за предателей, клоун!

Станислав ойкнул, оступился, и упал. Держась за щеку, он поджал под себя белые жирные ноги. Феликс взвизгнул.

Монгол зло взглянул на Феликса, и снова подошел к палатке. По-хозяйски взяв пакет, собрал туда рассыпанные продукты. Потом, подумав, вытащил половину, оставив себе две пачки крупы, четыре банки консервов и буханку хлеба. Подошел вплотную к Феликсу, страшно посмотрел ему в глаза.

– Ленин сказал делиться.

Тот стоял навытяжку, немного поджимая ногу и поглаживая себя по безволосой груди. Его челюсть тряслась.

– Пиу! – Монгол ткнул его пальцем в пуп. – Бувайте, братушки.

И, придерживая полный подол продуктов, зашагал по тропинке вниз.

Потоп

К вечеру погода резко изменилась. Море стало угрожающего серо-стального цвета. У горизонта оно было совсем черным. Недалеко от берега долго крутились в море два высоких водяных смерча, а рядом с ними, поблескивая на солнце серыми боками, резвилась стая дельфинов. Потом солнце спряталось, и с гор подул промозглый ветер, волоча тяжелые, будто мешки, серые и низкие облака. Из них посыпались редкие крупные капли.

– Что-то будет. Но уже как-то стремно, – изрек Веня. – На Востоке за такой прогноз погоды визирю отрубали голову.

На небе – будто кто-то услышал его слова, – глухо и тяжело грохнул раскат грома.

– Как говорила моя мама в моем маленьком детстве, – не бойся, Веня, гром – это еще не погром.

Дождь пошел, когда солнце уже спряталось за горами. Постепенно усиливаясь, к ночи он превратился в ливень. Натянув под деревом небольшой кусок полиэтилена и несколько пакетов, Монгол и Том укрылись под ними, наблюдая с обрыва унылую картину потемневшего побережья. Жекина компания, изрядно нарезавшись накануне, ринулась было переждать дождь в море, справедливо полагая, что в воде дождя нет. Но небо от этого не стало суше, и после часового купания народ выполз на сушу и попрятался в Толиковой халабуде.

Дождь был крупный, с пузырями, и отчаянно холодный. Он монотонно и тревожно барабанил по земле, тарелкам, кастрюлям. Рядом с Вениной палаткой образовался ручей. По нему текла рыжая глинистая вода, постепенно превращая зеленую поляну в сплошную огромную лужу. Время от времени по его руслу врывалась со склона новая порция воды, будто кто-то вверху нажимал на педаль огромного сливного бачка. Веня попробовал было отвести его подальше от палатки, но вскоре таких ручьев стало много, и он бросил эту затею. Дождь не умолкал. Грязные потоки пронизывали лесок, неслись через всю поляну, и обрывались вниз, подмывая корни висящих над обрывом деревьев, смывая с обрыва ветки, траву и мусор. Туда же время от времени обваливались большие куски земли, с дробным глухим грохотом падая на пляж. Часам к двум ночи до всех стало доходить, что вокруг не просто дождь, а настоящее стихийное бедствие. Том выглянул вниз с обрыва. Толикова халабуда, видно, дала течь: жители берега повыскакивали из своего убежища и, перекрикивая шум дождя, заметались вокруг вещей, пряча и привязывая уже не только то, что могло промокнуть, но и кастрюли, сковородки, котелки, – все, что могло уплыть или сгинуть под слоем грязи.

– Кто там пел: наша крыша – небо голубое? – внизу зло орал пьяный Толик. – Крыша ваша потекла!

Том огляделся вокруг, снова спрятался под деревом. Их роскошная зеленая лужайка превратилась в мелкое глинистое озерцо, а дождь и не думал прекращаться. Часа в три по земле весело поскакали градины величиной с вишню.

Бездомные граждане разбились по палаткам. Глеба приютила семья Параноида, а Тома и Монгола пустил Веня. На полу в палатке хлюпала вода: защитные канавки-водоотводы давно утонули посреди сплошной бурой жижи.

Устроившись на влажных пеньках, они кружками вычерпывали воду, молча ожидая утра.

– Как-то на маевке попали под дождь, тоже без палаток. – Том достал бутылку со спиртом. – Выпили, а потом бац, – и сразу утро.

– Я вообще спирт не пью, причем долго и часто, – сказал Веня. – Но, увы, сейчас этого требует философия момента…

Дождь немного поутих. Веня выглянул наружу, грустно обтер свою кружку от налипшей грязи и сказал, грустно улыбнувшись:

– В детстве мне говорили: Веня, мы возьмем тебя на море, если будешь хорошо себя вести. В старости скажут: Веня, мы возьмем тебя на море, если будешь хорошо себя чувствовать. Так выпьем же за море, которое, в отличие от родни, всегда нам радо.

…К утру они, мокрые и веселые, выбрались из палатки. Долгожданный рассвет никогда не встречался так бодро и радостно, как в то утро. Он имел все признаки новой эры человечества.

– Адама из рая выгнали даже без зубной щетки, – довольно сказал Веня. – А у нас целая палатка.

Дождь прекратился, когда уже рассвело. Выйдя из палатки, они увидели, что их зеленая поляна превратилась в землисто-желтую, полностью закатанную глиной ровную площадку с небольшими лужицами воды. Ни травы, ни сена на ней больше не было. Не только берег, но даже море поменяло цвет. Оно стало желтовато-молочным, местами нежно переливаясь радужными разводами бензиновой пленки. В нем плавали небольшие островки мусора из сбившихся вместе ящиков, досок, пакетов, будто где-то рядом произошло кораблекрушение. На горизонте, в сиреневой утренней мгле доисторическими мамонтами трубили корабли. Их тревожный и протяжный стон катился далеко вдоль берега.

Том обернулся.

Посреди поляны, по щиколотку