— Ну, допустим, жалко. Мне рыдать, да? Вот прямо здесь исейчас? А потом прийти домой, напиться в зюзю, залезть в ванную и порезатьвены? Этого ты хочешь?

Наташа махнула рукой, отвернулась, закурила. Антон досталзаранее заполненный и подписанный Соловьёвым бланк повестки и положил на столперед Вазелином.

— Распишитесь.

— Как? Мы же все выяснили! — Он прищурился, поднёс бумагу кглазам. — Куда мне следует явиться?

— Пожалуйста, внимательно прочитайте и распишитесь. Там всёнаписано.

* * *

Ждать личного врача не стали, вызвали «скорую». У Зацепыслучился инсульт, левую половину тела парализовало. Он был без сознания.Соловьёв знал, что надо уходить, больше нечего здесь делать, но всё-такиостался до приезда «скорой» и, конечно, жестоко поплатился за это.

Сразу вслед за бригадой в кабинет влетела Зоя Федоровна.Каким образом ей удалось домчаться от Смоленской до Бронной за десять минут,через все утренние пробки, так и осталось тайной.

«Наверное, на помеле прилетела», — грустно пошутил про себяСоловьёв, хотя, конечно, было не до шуток.

Секретарша успела сказать Зое Федоровне по телефону, что кНиколаю Николаевичу явился следователь, и синьора, переступив порог кабинета,кинулась не к мужу, не к врачу, а к Соловьёву.

— Кто вы такой? По какому праву? Что вы с ним сделали?Предъявите документы! — кричала синьора.

— Тише, пожалуйста, — попросил врач.

Соловьёв протянул даме своё удостоверение. Она открыла,бросила на стол, тут же схватила листок бумаги, карандаш.

— Я все записываю! Я сегодня же буду жаловаться. Он отличносебя чувствовал утром, когда уходил из дома.

— В котором часу? — спросил Соловьёв.

— Что?

— В котором часу он ушёл сегодня из дома? Сразу поехал сюда,в офис, или перед этим встречался с кем-то?

Зоя Федоровна часто заморгала, тряхнула рыжими волосами. Онаопешила от такой наглости: как он смеет ещё и вопросы задавать?! Но всё-такиответила, скорчив снисходительную гримасу, как будто объясняла идиоту, чтоземля круглая и дважды — два четыре:

— Николай Николаевич ушёл в начале десятого и поехал сразусюда, в офис.

Соловьёв посмотрел на часы. Двенадцать десять. В офисеЗацепа появился в одиннадцать тридцать пять. Где он провёл полтора часа, а то ибольше? Встречался с кем-то?

Дима взял своё удостоверение, убрал в карман. Поднял с полаконверт с фотографиями. Хорошо, что он успел собрать их и спрятать. Вопрекивсему, ему было жутко жалко человека, которого сейчас перекладывали на носилки.Он пытался сочинить какое-нибудь внятное объяснение лично для Зои Федоровны, ноне мог. Просто ничего в голову не приходило.

— Что произошло? Зачем вы сюда явились? — подступала к немуразгневанная синьора.

— Я не могу вам этого сказать, — честно признался Соловьёв.

Синьора открыла рот, но ответить не успела, увидела, что еёмужа на носилках выносят из кабинета, и бросилась к врачу.

— Послушайте, почему вы ничего не говорите? Куда вы еговезёте? Насколько это серьёзно?

— Очень серьёзно, — сказал врач, — геморрагический инсульт.Везём в Институт Склифосовского, в реанимацию.

— Как — инсульт? Не может быть! Коля, ты меня слышишь?Почему ты дрожишь?

— Он вас не слышит. У него судороги, — сказал фельдшер.

В приёмной собралась куча народу, и санитарам с носилками пришлосьпроталкиваться сквозь эту кучу. Зоя Федоровна бежала следом, на прощаниеобернулась, крикнула Соловьёву:

— Мерзавец! Вы за это ответите!

Все, кто был в приёмной, уставились на него. Какой-то лысыйтолстый мужчина тут же вцепился в локоть и спросил с тяжёлой одышкой:

— Вы из налоговой полиции?

Вдруг повисла тишина. Все продолжали смотреть на Диму.

— Нет, — сказал он, — я из ГУВД. Разрешите пройти.

Толпа расступилась. За окном взвыла сирена. «Скорая» увозилаЗацепу. За спиной Соловьёва шелестели голоса. Он шёл по коридору, неоглядываясь. Оказавшись на улице, достал мобильник и машинально, почти несоображая, что делает, набрал номер. Кому он звонит, он понял только, когдауслышал:

— Алло.

— Это я. Ты можешь сейчас говорить?

— Дима, где ты пропадал? — По её голосу он догадался, чтоона улыбается. — Ты знаешь, я собиралась тебе позвонить… Сейчас, одну минуту.Нет, это я не тебе. Прости. Что-нибудь случилось?

— Случилось.

— Да, конечно, я задаю глупые вопросы. Тебе нужна мояпомощь?

— Мне нужно тебя увидеть. Когда мы встретимся?

— Когда скажешь. Хочешь, сегодня вечером, часов в семь.

— Я заеду за тобой в клинику к семи.

— Хорошо. Да, все, уже иду. Нет, это я не тебе. Димка, что утебя с голосом? Ты простудился?

— Нет, Оленька. Я здоров. Просто мне приснился плохой сон.

— Наверное, очень плохой, если у тебя из-за этого такойголос. Димка, ты же никогда не придавал значения снам, ты не запоминал их иуверял меня, что это все бред. Ну что с тобой?

— Я только что беседовал с одним человеком, он свидетель, иу него случился инсульт.

— Да-а, вот это уже совсем не сон. Свидетель по убийствуЖени Качаловой?

— Откуда ты знаешь, как звали убитую девочку?

— Потом расскажу. Так что твой свидетель?

— Мужик, под шестьдесят. Два года тайно встречался сдевочкой и спал с ней за деньги. Только что его увезли в реанимацию. Врачсказал, мало шансов, что он оклемается.

— У тебя будут неприятности?

— Разумеется, будут. Он большая шишка. Но дело не в этом. Уменя такое чувство, что я его убил. Он сказал, девочка снималась в порно.Наверное, ты всё-таки была права с самого начала. Он даже назвал имяпорнографа. Марк. Правда, больше он ничего не знает. Опять тупик.

— Да почему тупик? Ты что? Интернетского Молоха тоже зовутМарк.

— Ты уверена, что это настоящее имя?

— А вдруг? Послушай, — она перешла на быстрый шёпот, — уменя тут один больной, его сняли с колеса обозрения в Парке культуры, у неговроде бы потеря автобиографической памяти, но он симулирует, скрывается тут откого-то. Омерзительный тип. Меня тошнит от него. Когда я с ним говорила, онцитировал тексты Молоха кусками, почти дословно. Мне кажется, это он и есть.